Только вот пустить в ход крепкую палку как следует не получилось, зацепился конец кола обо что-то на крыше сарая и сорвался грозный замысел. Но как потом оказалось, хорошо, что сорвался он, замысел этот. Выскочил на Еремея вместо злого солдата, запыхавшийся собутыльник Киселев. Иван, заметив приятеля, тоже прижался к стене, и сквозь сипяще-прерывистое дыхание прошептал, не глядя на Чернышева.
— Вроде ушли. Слава тебе Господи!
Больше никакого топота в близлежащей округе не было, вместо него неслись откуда-то из-за плетня женский визг, похабные частушки да веселая россыпь балалаечной игры. Еремей осторожно выглянул из-за угла и с вздохом внезапного облегчения бросил на землю кол.
— Ой, спасибо тебе Ерема, — держась рукою за часто вздымающуюся грудь, — поклонился кату Киселев. — Я уж думал всё, пропал. А ты здорово того солдата уделал. Он ведь подлец специально в кабаке трезвый сидел. Вот они иноземные проделки, разве русский человек среди всеобщего веселья останется безучастен к ковшу? Нет, не останется, он же не немец или швед какой-нибудь. Нигде они нам покоя не дают. А ты молодец Еремей. Ты теперь мой самый первый друг. Надо коли тебе чего, приходи ко мне всегда, ни в чем тебе отказа не будет. Мы вон там за галерной пристанью часовню строим. Как с пристани выйдешь, увидишь избу с головой бабы простоволосой, вокруг неё обойдешь, четыре избы ещё отсчитаешь, а там уж наши землянки и увидишь. Я туда с весны перебрался, зиму-то мы в избе жили, а теперь вот я там, в земляночке обитаю. Сам себе хозяин теперь. Ночь, заполночь приходи, я всегда тебе рад буду, а сейчас к девкам пойдем.
— К каким девкам? — наконец отдышавшись, прохрипел Чернышев.
— К хорошим девкам. Они тут недалеко солонину для морских судов готовят. Боевые девки, ничего таким в рот не клади. Вот только вина у нас с собой мало. С таким количеством девки могут и от ворот поворот за милую душу дать. Расплескалось оно, пока мы с тобой бегали.
Иван поднял крепко сжатую в правой руке зеленую бутылку на уровень глаз и грустно икнул.
— Эх, полкопеечки бы сейчас, — внимательно разглядывая всё, что осталось в посудине, размечтался он. — Я тут бабку одну знаю, так она такое вино забористое гонит, что ни в одном кабаке тебе Ерема, такого не подадут. Только вот вредна она до непристойности и в долг ничего не дает. Зажралась подлая. Даже более того, что в долг не дает, ухватом она еще дерется, если без денег придешь. И больно, доложу я тебе, дерется. На вид чуть живая, а так мне один раз посреди лба звезданула, что у меня из глаз искры снопом так и посыпались. Ей-богу посыпались. Я к ней без денег не пойду, а ты вот как хочешь, если мне не веришь, то можешь попробовать. Мало ли чего? А вдруг?
