— Вот это праздник, — разливая вино с радостной дрожью в руке, счастливо улыбнулся Иван, — вот мы сейчас с тобой Еремей разговеемся по-настоящему. Христос ведь сегодня воскрес! Право слово, воскрес. Давай Ерёма выпьем за мучения его и за счастье наше. Иисус воскреси родной!
Они выпили по кружке, понюхали хлеб, не торопясь, облупили по яйцу, и Киселев налил еще по одной.
— Конечно, не то теперь винцо стало, — резво влив содержимое кружки в широко раскрытый рот, крякнул он чуть поморщась. — Вот то ли дело в старинные времена бывало. Вот тогда вино, так вино было. Теперь нам немцы всё подпортили. Эх, понаехали эти подлецы терзать Русь-матушку. На нашу с тобой беду Ерема понаехали. Уж русскому человеку и прохода нигде нет. Везде сидят. Куда не глянь, везде немец восседает. Усядутся, как слепни на кобылу и сосут нашу кровушку. Куда ни придешь, везде немец на тебя зыркает, а то и два. Давай-ка мы Ерема, еще за веру нашу православную выпьем, одна она у нас осталась, всё остальное немцы зажилили. Всё ведь они подлые руками и ногами хватают. Всё!
Друзья выпили ещё по одной кружке и Киселев, откусив пол яйца, продолжил свои нападки на иноземцев.
— Ты думаешь, они вот так же как мы с тобой сейчас сидят? — махал он перед носом ката недоеденным яйцом. — Нет, не так. У них, знаешь за столом разносолы какие? Не знаешь ты Ерема их разносолов. Они знаешь, сволочи, чего делают? Они вот как мы вино кружками не пьют. Они потихоньку по глоточку его смакуют. А думаешь почему? Да чтоб нам с тобой побольше насолить. Смотрите, дескать, сколько у нас всего. Вот ведь поганцы. Ох, ненавижу я их, как…
Киселев не успел договорить свою злую мысль, из-за громового крика огромного гвардейского солдата за соседним столом.
— А ну всем налить чаши за здоровье Государя императора нашего! — вскочив из-за стола, вещал рыжеволосый великан. — Виват Государю нашему! Виват императору русскому! Петру Алексеевичу виват! Стоя за государя российского пить будем и чтобы до дна все! А ну встать всем, собачьи дети! А ну встать!
— А на что нам твой император-то?! — резво развернувшись в сторону гвардейца, завизжал Еремеев собутыльник. — Давайте братцы лучше за царя православного чару поднимем! За русского царя! За здоровье его! Ура!
И наступила сразу же после этого призыва в кабаке леденящая душу тишина. Мигом всё стихло. Слышно было только, как икал под столом впервые напившийся до беспамятства подмастерье известного на близлежащую округу бондаря да жужжание мухи, недавно проснувшийся от зимней спячки. Киселев, весело улыбаясь, хотел повторить свой призыв, но тут же осекся, понимая, что веселости в его положении уже вряд ли осталось. Не так он сказать что-то изволил. Вовсе не так. Гвардейский солдат, молча отшвырнул словно котенка, попавшегося под ногу хмельного юнца, отвесил знатного подзатыльника тому самому известному бондарю, и сделал широкий шаг в сторону смутьяна.
