Полковника я застал за телефонным разговором.
Он сидел на столе, громадный и седой, и казалось, что стол под ним непременно должен рухнуть, если полковник зашевелится или сделает хотя бы одно резкое движение. Но Саулин сидел спокойно и передавал командирам артиллерийских полков координаты немецких винных складов. При этом он шутил и говорил, что пусть артиллеристы бьют вслепую, потому что если они узнают, по какой цели ведут огонь, то они будут рыдать, как дети, и часто вспоминать о такой стрельбе.
Потом он повесил трубку и подошел ко мне. Мы познакомились. У Саулина был мягкий, приятный голос, немного хрипловатый от телефонных разговоров, бессонных ночей и сырых землянок. Его крупные серые глаза отсвечивали нездоровым блеском, а белые волосы казались совсем чужими и с особой выразительностью оттеняли юношеское лицо полковника и маленькое родимое пятно на лбу. Его волосы были похожи на парик и только подчеркивали тяжелую красоту этого человека, его молодость и силу.
Полковник был очень подвижен, весел, и, несмотря на резкость в словах, с ним можно было легко разговаривать.
— Вот вы, наверно, удивляетесь, — сказал полковник, — почему окруженные немцы не складывают оружия и продолжают хамить. Вы ищете, видимо, какой-то особый смысл в их поведении. Признаться, я тоже долго ломал себе голову, пока не пришел к убеждению… что всё удивительно просто.
— Конечно, — сказал я, — истина всегда поражает нас своей простотой. Мне кажется — страх. Вот единственный источник. Фашисты просто боятся расплаты за Псков.
Полковник украдкой посмотрел мне в глаза, и я заметил, как от беззвучного смеха заколыхались его плечи и как дрогнул его рот и на мгновение застыл в горькой, сожалеющей улыбке.
— Вы знаете что, — сказал Саулин, — давайте говорить откровенно. Ведь страх вещь весьма относительная. Его можно подавить в себе разными способами — идеями, вином, наркотиками и даже любовью. Должен вам сказать, что через мои руки прошли сотни перепуганных пленных, и я, слава тебе господи, насмотрелся на всю эту теневую сторону войны. Ведь если поглубже разобраться в нынешнем гитлеровце, то он, в сущности говоря, держится на воображении, на какой-то искусственной камфаре. Его карманы полны всякой дрянью: порошками, презервативами, шприцами, открытками и еще черт знает чем, а вот в глазах — пустота. Загляните в них, и вы почувствуете, будто бы вы стоите на обрыве, за которым уже ничего нет. Да и душа-то его похожа на ледяной каток. Можно двигаться по ней куда угодно, все равно ни черта, не за что ухватиться.
