– Я совсем не то хотела сказать, – пробормотала она, поднимая глаза.
В глазах мужа бились, прыгали искорки смеха.
– Иди сюда, – сказал он, – а локтями тебя можно гладить?
– Сам иди, – сказала она, – не люблю, когда ты плохо про меня думаешь. С этим я и сама прекрасно справляюсь.
Квартира на Чкаловском была, по сути, их первым собственным домом. В Чите они жили в доме Лешкиного деда по отцу, вся мебель в квартире была старой, некоторые стулья и круглый раздвижной стол принадлежали той же эпохе, что и кожаный диван. Лешкин отец пропал в тайге, когда Лешке было девять, через год умерла мама. Лешка и его бабушка по маме, Анна Васильевна, за все годы не передвинули ни комода, ни кровати, так и продолжали жить в… мемориале. Словно надеялись, что наступит день, и в старую квартиру вернется жизнь. Ничего не поменялось и с появлением Жени, только съехала Лешкина бабушка, сказала: «Теперь Лешик не один. К себе поеду жить».
– Я п-подумал, может, не надо тебе сейчас оформляться на работу? – сказал Алексей. – У тебя и так дел полно, не считая самого главного.
– Тебе же обещали, что работа для жены будет?
– Зачем тебе работа? – Алексей нежно провел рукой по Жениному животу. – У меня хорошая зарплата, а у тебя – недоразвитые аппетиты.
Можем съездить к твоим родным. Я уверен, после стольких лет томагавки войны давно засыпало землей.
– Засыпало землей, – повторила Женя и разрыдалась.
Женя лежала в доме родителей на твердой, как кушетка, кровати. У открытой двери стоял малыш в клетчатой фланелевой рубашке, мучительно похожий и не похожий на Рому.
– Привет, – улыбнулась Женя, – ты кто такой?
Малыш засмеялся, рассыпался колокольчиками звонкий смех.
Женю подняло в воздух и понесло по квартире.
За закрытой дверью на кухню слышался звук льющейся воды и звяканье посуды. Пахло чем-то печально забытым, чем-то таким, что будило тревогу и боль.
Мамины пирожки, вспомнила Женя, так пахли мамины пирожки.
– Ромочка, иди сюда, – сказал за дверью родной мамин голос.
Женя прилипла лицом к стеклу, которое тут же запотело изнутри.
Женя дернула дверь, ручка провернулась по оси и осталась в руке.
– Мама! – Женя ударила дверь плечом.
Дверь прогнулась, упруго, как матрас.
Женя разбежалась и ударила дверь опять.
– Ку-ку, – отозвался за дверью похожий на Ромку голос.
Детский смех, звонкий, как хрусталь, заполнил собой пространство, звенящие осколки вонзились в Женино сердце, ободрали глаза.
– Мамочка, Рома!
– Это сон, это просто сон, – сказал Лешка тревожным, хриплым со сна голосом.
