– Ты сегодня долго, – сказал отец, бочком выходя из туалета.
Он держал руки чуть на отлете, будто боялся коснуться стены или, не дай бог, дверных ручек.
– Бумага кончилась? – спросила она.
– Нет, рулон почти целый, – удивился отец и неловко дернул рукой в сторону ванной, – открой, пожалуйста, дверь.
Наталья обошла отца по стенам и открыла дверь.
– А ты что, руки с улицы не моешь? – спросил отец, второй раз намыливая руки.
– После тебя, – сказала Наталья и поволоклась на кухню.
– Ты не забыла купить хлеба? – закричал отец.
– Бородинского не было, я взяла ржаной, – прокричала в ответ Наталья.
Еще две недели магазинов, и она будет выносливой, как вьючный осел. И как только мама со всем справлялась?
Она приволокла из прихожей сумку с продуктами и начала разгружать.
– Я чайник поставил, – сказал отец, появляясь в дверях, – помыла уже руки?
– Я продукты разгружала, – сказала Наталья.
– Опять пельмени? Второй день уже.
Упрек застал Наталью врасплох.
– И овсяное печенье купила, – сказал отец, – мама всегда сама пекла.
– Это в больницу, – буркнула Наталья, чувствуя, как в душе вскипает раздражение.
Отец вел себя так, будто ожидал, что она немедленно заменит собой маму, и без конца упрекал. Она не умеет готовить, не знает, как правильно ходить в магазин, понятия не имеет, как вести хозяйство, и самое главное, не знает, как правильно заботиться об отце. Последнее давалось с особенным трудом. Ну не маленький же он ребенок, в конце концов. Наталья заботится о… Сереже. Заботится о том, чтобы не взбрыкивала Ася, чтобы не передумал Пилипчук и не взял назад обещание позаботиться о Роме. Последние дни Асин отец смотрит на нее странным взглядом, словно на весах взвешивает.
– Не понимаю, чего ты туда таскаешься? – сказал отец. – Чужие люди, чужие проблемы. Прости, конечно, но к Роме ты так не бегала. А ведь он был тебе родным племянником.
– Я заботилась о Роме больше, чем кто-либо другой, – сказала Наталья, – включая его собственную мать и тебя… дедушка.
– И в мыслях не было задеть твои чувства, – сказал отец высоким, почти женским голосом, – я знаю, что все обрушилось на твои плечи, и мамины похороны, и… вторые. И слава богу, что Андрей Григорьевич принимает в нашем горе такое участие. И место на кладбище поближе, и транспорт, и даже гроб. Я живу на валидоле, ты же знаешь, но разве я сказал хоть слово? Дал понять хотя бы жестом? Дочушка, Натальюшка, не сердись на своего слабого, больного отца. Ты все, что у меня осталось…
