Вернулась Наталья с тарелкой печенья и вазочкой варенья.
– Еще чаю?
Ася покачала головой.
Наталья придвинула стул и села напротив с постным выражением лица. Вдруг показалось, что они сидят на сцене и играют в плохом спектакле, такое ненатуральное было у подруги лицо. Пузырьки смеха защекотали Асину грудь, перелезли в горло и вырвались наружу слабыми переливами.
Наталья перестала изучать дно чашки и удивленно вскинула брови.
– Эдик прислал письмо. – Ася хрюкнула, придавила пальцами пятачок под левой ключицей, где неутомимый гейзер продолжал выбулькивать несносные пузырьки смеха.
Тень набежала на Натальино лицо, она вмиг постарела, лоб прорезали глубокие морщинки.
– Ты говорила, – гробовым тоном сказала она, усиливая ощущение сцены.
– И не только письмо. – Ася взяла с блюдца ложку и зачерпнула варенья. – Черника? Ой, как вкусно! Мама варила?
Асин собственный голос звучал подозрительно высоко.
– Рассказывай, не томи уже, – сказала Наталья.
Ася захихикала, встала на кровати и приняла позу мухинской колхозницы. Поза получилась корявая и неуместная.
– Вива, Куба, – неуверенно сказала Ася и пошатнулась.
Морщинки на Натальином лбу углубились.
Ася перестала изображать скульптуру и коротко взмахнула рукой с зажатой в ней ложкой.
– Эдька прислал билеты, – сказала она громким шепотом, – «Кубана Авиасьон»! Пересадка в Испании.
Наталья неровно поставила чашку на блюдце. Раздался тонкий, дребезжащий звук.
– Что с Сережкой? – спросила она.
– А что с ним? – удивилась Ася. – Вместе полетим. Воссоединение семьи, так сказать.
Ася махала ложкой и тяжело прыгала на кровати. Отраженный хрустальными подвесками чешской люстры свет скользил по ее фигуре, дробил на части. Подлетала к потолку светлая Аськина гривка, под шелковой комбинацией на приспущенных бретельках мячиками прыгали не стесненные лифчиком груди.
К Натальиным глазам подступили непрошеные слезы. Пустая, испорченная Аська и маленький Сережка, в чьих глазах живет не только забытое отражение глупой детской Натальиной любви, но и кое-что еще. Какими теплыми становятся эти глаза, когда она приходит в гости, берет Сережку на руки, прижимает к себе маленькое, почти невесомое тело, слушает тихий, неуверенный, понятный только ей лепет. Она прижимает к себе Сережку, и хорошие, теплые мечты кружат ей голову. Скоро, совсем скоро наступит время, когда бледный маленький Сережка попадет в тропический рай, где на пальмах растут настоящие бананы, где круглый год царит лето и светит щедрое, ласковое солнце. И тогда он перестанет быть таким маленьким и зеленым, расцветет, как нежное южное растение, случайно попавшее в среднюю полосу России и захиревшее от нехватки солнца и тепла. Сережа увидит наконец отца, узнает бабушку, дедушку, и двух теток, и их бесчисленных детей, о которых не устает писать Эдуардо. Он получит то, что принадлежит по праву каждому ребенку, – дом и тепло. То, о чем всегда мечтала Наталья.
