Обернулся к Ахираму и сказал:
— Дядюшка, достань мне пропуск!
Все эти дни хотел это сказать, но не смел; сам еще за минуту не знал, что скажет.
— Какой пропуск?
— На завтрашний день, во дворец.
— Да что ты, сынок, ошалел, что ли? Где я тебе, на ночь глядя, пропуск буду доставать?
— Дядюшка, ты все можешь, у тебя везде ходы, лазейки. Достань же, миленький, достань! — умолял Иссахар так, как будто дело шло о спасеньи жизни его.
— А тебе на что? — спросил Ахирам, вглядываясь в него пристально.
— Чтобы видеть царя.
— Да ведь ты его уже видел.
— Плохо, издали. Завтра день прошений: всех подпускать будут к престолу. Близко увижу, лицом к лицу. Очень мне нравится. Радость-Солнца, Радость-Солнца, видеть его — радость! — говорил Иссахар умиленно, восторженно.
— Нет, не будет тебе пропуска, — сказал Ахирам, покачав головою решительно. — Бог тебя знает, что у тебя на уме, еще беды с тобой наживешь!
Иссахар вынул мошну из-за пазухи, достал из нее большого, в полпальца, священного жука, Хэпера, из чудесной синайской лапис-лазури, и подал его Ахираму.
Тот жадно схватил его, взвесил на ладони и долго, тщательно разглядывал.
— Славненький камешек! — проговорил наконец, колеблясь между восхищеньем знатока и желаньем сбить цену товара. — Есть на брюшке подпалинка, муть будто кажет, прозелень, а ничего, недурен, даже очень. Из казны Амоновой, что ль? Украл?
— Что ты, дядюшка, я не вор. Святой отец подарил.
— Ну-у! За что же! А впрочем, дураки на свете бывают всякие: дарят и ни за что… Сколько возьмешь?
— Ничего, только пропуск достань.
Глаза у старика разгорелись. Опять осмотрел камень, даже полизал, покусал; быстрым, как бы воровским, движеньем погладил свою Авраамову бороду, поднял бровь, прищурил глаз и сказал, отдавая камень:
— Слушай, сынок, в городе сегодня не ночуй: будет облава. Страженачальник Маху что-то пронюхал, бунтовщиков нут-амонских ищет. В Козьей пещере ночуй, над Шэолом. Нааман проведет. Если пропуск достану, приду туда до полуночи, а если нет, значит, дело плохо, — беги, душу спасай!
Иссахар опять подал ему камень, но он его не взял.
— Нет, вперед не надо. Будет товар, будет и плата — я честный купец.
Не лгал: был честен — плут и честен вместе, по завету Авраамову.
— Жалко мне тебя, Рыженький! — проговорил он тихо, со старческой благостью. — Брат твой, Элиав, погиб ни за что: как бы и тебе не погибнуть… Помни, сынок, люди на страданье рождаются, как искры пламени, чтобы устремляться вверх, а все-таки сладок свет солнца живым; и псу живому лучше, нежели мертвому льву.
