Так и началось…
— Отец любит меня, я у него одна… приезжай туда сватать меня, а теперь и навсегда знай, я твоя невеста или ничья… За тебя, или в гроб, так и отцу скажу… Не бось, благословит… увидит, что без тебя мне не жисть… Любит он меня, говорю тебе… Знаю, что любит… И я его люблю, но для тебя, ясный сокол мой, и с ним малость повздорить решусь… — говорила Елена Афанасьевна за день до отъезда своего обратно в Новгород.
— А не поклониться ли наперед дяде Федосею Афанасьевичу… чтобы замолвил он словечко в грамоте брату своему, твоему батюшке, а то мне все боязно, как не будешь ты моей, моя касаточка, кралечка моя ясная… — говорил Карасев, нежно обнимая Аленушку.
— Поклонись, пожалуй, — не сопротивлялась та, — не мешает и его помощь, но только, хоть я и тятенькина, но и своя, и как сказала тебе, так и будет, или твоей буду, или ничьей…
Тяжело было для них это последнее свидание — свидание разлуки.
Грустный, с поникшею головою, хотя и с радужными надеждами в сердце, ушел от сада Горбачевых в этот вечер Семен Иванович.
Печальнее его, впрочем, был за последние дни его друг, Максим Григорьевич Скуратов.
Надежды последнего на обладание Настасьей Федосеевной были разрушены окончательно и безвозвратно.
Надо заметить, к чести Семена Ивановича, что он среди более пятинедельного упоения разделяемой любви не забыл о своем друге, и через Аленушку выспросил Настю, может ли Максим питать какие-либо надежды на удачу своего сватовства. Ответ, полученный им для друга, был роковой.
— И люб он ей, да пусть лучше и не сватает… он сын Малюты, — сказала ему Елена Афанасьевна.
Конечно, не в этой форме передал этот ответ своему другу Карасев, но первый понял то, что не договорил его товарищ.
— Мне не видать счастья в этом мире, — грустно заметил Скуратов, — я сын Малюты.
На его лицо набежала мрачная тень, да так и не сходила с него.
Прошла неделя. Однажды вечером Максим Григорьевич пришел к Карасеву.
— Побратаемся, — сказал он ему, снимая с шеи золотой тельник, — ты мой единый задушевный друг, тебя одного жаль мне оставлять в этом мире…
— С охотой побратаемся, — снял в свою очередь деревянный тельник Семен Иванович. — Но как это оставлять, ты это куда же собрался? — добавил он, видя Скуратова в дорожном платье.
— Погоди, потом расскажу… — грустно отвечал тот, надевая свой крест на шею друга.
Последний благоговейно сделал то же самое. Новые братья облобызались.
Обряд побратимства совершился…
— Так куда же ты… что задумал? — после некоторой паузы спросил Карасев.
