— Ну, это навряд… Меня-то скоро не проберешь… — усмехнулся Семен Иванович.
— Смотри не зарекайся… я тоже, брат, так думал, да вот…
Максим Григорьевич не докончил и переменил разговор.
— Так завтра и пойдем к Горбачеву… благо воскресенье… после обедни к нему и нагрянем… Ладно?
— Ладно!
— А теперь и поздниться стало… по домам пора.
Друзья расстались.
Летние сумерки уже стали сгущаться.
Расставшись с своим другом, Семен Иванович долго ходил по опустелому двору.
Рой тревожных мыслей теснился в его голове.
Он чувствовал, что был не искренен с Максимом и покривил душой, сказавши, что равнодушен к женщинам вообще.
Еще третьего дня он имел полное право сказать это, но вчера, прогуливаясь по Слободе, он встретил кибитку, в которой увидал такое женское личико, что остановился как вкопанный, и сердце его усиленно забилось…
Это и была племянница Горбачева.
Когда Максим упомянул о ней, Семен Иванович почувствовал, что сердце его томительно сжалось…
Он понял всем своим существом, что это была она. Завтра он снова увидит ее.
Обедня в соборе Богоматери окончилась.
В Александровской слободе господствовало воскресное оживление, исключая Купеческой улицы, которая казалась сравнительно пустынною.
Купеческие лавки и лабазы, все без исключения, были заперты.
В то время на Руси казалось дико даже возбуждать вопрос о праздничном отдыхе; праздничный день в ту далекую от нас эпоху был на самом деле праздником, то есть днем, посвященным Богу, а не людям.
Даже иностранные купцы, «басурмане», как их называл народ, подчинялись этой силе народной набожности, да и не осмеливались, боясь взрыва негодования масс, заняться торговлей в воскресенье или в праздник.
Сила веры была крепка на Руси.
Был первый час после полудня.
В доме Федосея Афанасьевича Горбачева трапезовали.
За столом, уставленным всевозможными праздничными яствами и питиями, начиная с пирогов и кончая квасами и крепкими медами, восседала вся многочисленная семья Горбачева: сам с самой, пять дочерей и три сына: старший, как мы знаем, остался в Новгороде.
В описываемое же нами воскресенье семья эта увеличилась еще прибывшей за два дня перед тем из Новгорода племянницей Федосея Афанасьевича, хорошо знакомой нам Аленушкой.
Последняя сидела рядом с младшей дочерью Горбачева Настей и кушала, заметно, очень лениво.
Вообще она чувствовала себя с самого дня своего приезда в слободу не по себе.
Что случилось с ней, она не ведала сама.
И случилось-то так невзначай, неожиданно.
