Сережа знал, что в ней одни цифры и ни одной картинки. Правда, на обложке ее была напечатана маленькими буквами мамина фамилия. Ну и что ж из того? А сколько раз фото отца печатали в газете; эту газету, посмотрев, бросали…
С рыбалкой так ничего и не вышло. Но мама добилась своего: весной отец взял Сережу с собой на завод. Повез в трамвае через всю Москву, провел через проходную, похожую на деревянный тоннель, подтолкнул в спину…
Сережа с трепетом оглядывался, ожидая увидеть то, что так любил отец. И не увидел.
Сережа знал, что завод — это кирпичные трубы от земли до облаков, выше голубиного полета, печи с жаркими ослепительными пастями, из которых изливается жидкий металл, и станки, станки, станки, мотающие дышлами, как паровозы, но стоящие на месте. А тут ничего такого не было.
Сережа вошел с отцом в обыкновенный дом с узкими окнами высотой в несколько этажей. И оказалось, что внутри нет стен. Дом походил на каменный сарай, только со стеклянной крышей и очень чистым цементным полом. В этом доме строили другой дом — до самой крыши громоздились знакомые дощатые леса. По ним ходили люди в спецовках, с молотками, и слышался, то звонче, то глуше, лязг молотков, частый, как барабанная дробь.
— Ну вот… — сказал отец, будто следовало чему-то удивляться, и ушел от Сережи надолго.
Пока он ходил, Сережа разглядел за лесами длинный ребристый решетчатый переплет из светлого металла, с пятнышками заклепок, и догадался: строят мост. Но зачем в доме мост? Разве мосты бывают в домах?
Вернулся отец, взял Сережу за руку и потащил прочь. Лицо у отца было сурово и темно. Сережа спросил на ходу, оглядываясь на леса:
— Это что?
— Птица, — ответил отец с непонятной дрожью в голосе. — Самая большая в мире.
Сережа надулся. Отец, конечно, шутил. Он ничего не объяснял и не рассказывал, так же, как маме дома.
После этого они пошли в другой дом, тоже обыкновенный, но с широкими окнами во весь этаж. Сереже открылся огромный зал, заставленный от стены до стены досками-щитами; они стояли торчком. К доскам прикноплены широченные листы бумаги. Между досками, словно прячась друг от друга, ходили люди в халатах, с карандашами.
Отец опять куда-то исчез. Сереже надоело смотреть на доски и бумагу. Такая хорошая бумага, а на ней ничего путного не нарисовано. Тонкая паутина линий, непонятная и неинтересная; называется — чертеж, от слова черт.
Все же Сережа спросил отца, когда тот появился и опять потащил его за руку:
