Иду, тороплюсь. Мамочка будет рада: желудей много на ветке. Спешу. А тут лесничий вышел со своего двора и говорит:
— Иди сюда.
Я испугалась, объясняю ему:
— Это лежала ветка, ее ветер сломил.
А лесничий молчаком ветку забрал и через забор кинул, в свой двор. Он свиней держал. Кормил желудями. Про это знали. Он мою ветку кинул, а потом сказал строго:
— Не приучайся воровать с детства.
Я испугалась, домой побежала, плакала. И мамочка со мной плакала. И сестренка тоже плакала. Хотя и не понимала ничего. Но смотрит на нас и плачет. А мамочка причитает: «Господи… на кого ты нас кинул». Это она о папе.
В те годы спасибо коровке: она нас спасала. Хорошая была коровка. Она и в упряжи ходила: пахали, возили на ней. Мы на свою коровку просто молились. Сенца старались добыть. А с сеном было трудно. Запрещалось косить. Только — колхоз. Но колхоз косил травокосками, а под кустами трава оставалась. Ее можно было серпом взять. Многие так делали. И мы — тоже. Но вроде потаясь. Потому что не разрешалось сено косить. Только колхозу. А вот под кустамиедь трава все равно пропадет. И мы пошли с мамой, чтобы травки добыть. Мама с серпом, а я ей помогаю: ветки поднимаю, чтобы ей было ловчее, траву в кучки складываю. И у нас две хорошие кучки получились. У мамы, конечно, . Веревками перетянули и понесли. Мы несем, а навстречу, как на грех, едет бригадир на подводе. Увидал нас, остановился и наше сено забрал. «Не имеете права», — сказал. И наше сенцо — в телегу. Сел на него и покатил. Веревки, правда, не отобрал. Тогда было трудно с веревками, с мешками. было трудно, — заканчивала свой рассказ моя собеседница. — Мы с мамой пошли домой. И так плакали, так плакали. И сестренка, глядя на нас, тоже плакала. А мамочка причитала: «На кого ты нас кинул…» Это она о папе. Ведь у кого вернулись отцы, тем жилось легче. Мужик, он и есть мужик. А у нас на хуторе мало с войны вернулосьотому и жилось трудно. Так трудно… Рассказ ваш прочитала, все вспомнила. Так плакала, так плакала…
Обычно когда мне порой пишут ли, говорят про слезы, то я, как бы извиняясь, спрашиваю: «Но ведь светлые были слезы?» Порой соглашаются. Но вот здесь, но теперь этой женщине я ничего не сказал. Лишь вздохнул.
Мы попрощались и разошлись. Наш поселок не больно велик был в прежние времена. Все и всех знали. Теперь иное. Но старые старых помнят. И старое помнят. Порой, как сейчас, оно поднимается. Нынче про войну много говорят. Празднуют, поздравляют. Венки, цветы, ленточки
