— Презир надо денежкам дать. На книжку положить. На Володю и на Раису. Там проценты пойдут. Да-да, — убеждала она. — Так все делают.
— Э-эх, мать… — по-доброму посмеялся Костя. — Не забивай себе голову. Это кажется, что много. А их еще бы столько — и не хватило. С кредитом надо рассчитаться. Новый трактор нужен, КамАЗ с прицепом, горючее, запчасти. И если получится, то надо будет ехать в Словакию.
— Куда-куда?..
— В Словакию, за границу. Хорошие там есть комплексы: мельница, рушилка, пекарня — все вместе, — говорил он необычно мягко и глядел на жену, на сына, который тянулся к нему с рук матери, а та его не пускала.
— Пекарня? — спросила Мартиновна. — Хлеб будешь печь?
— Будем печь, — ответил Костя.
— Да его чуть не каждый день возят.
— Наш будет лучше и дешевле, — объяснил Костя и повторил, с чего начал: — Не забивай себе голову, мать. Я уж сам разберусь.
На том и кончили разговор.
Со старой матерью, с бабкой Макуней, говорить было без толку, она лишь отзывалась эхом.
— Либо он брешет все? — спросила у нее Мартиновна. — Обманет?
— Абманат, абманат… Он в тюрьме сидел, — согласно кивала бабка.
— А Володю жалеет и Раису не обижает.
— Мне пряников привез из станицы, — похвалилась бабка. — Сладкие.
Вот и поговори с ней. А поговорить было надо. Мартиновна ночь не спала, пытаясь понять то богатство, что рухнуло на ее баз. Сколько там… в этих миллионах. В гаманке ли, в кармане не уместить. Грезились они каким-то курганом. Всю ночь этот курган виделся. До сна ли?..
Утром Мартиновна к Раисе приступила всерьез.
— Моя доча, — начала она ласково, — об жизни надо загад делать. Это нам с бабкой дорога короткая — на кладбище. А тебе еще на веку, как на долгом волоку, всего придется перевидать. А время — надежи нет. И люди не зря про черный день копеечку сбивают.
— Ты об деньгах? — поняла ее Раиса.
— Об них, — призналась Мартиновна, — об вас с Володей мое сердце кровит. Такая страсть — миллионы. А он их — в распыл.
— Ой, мама… — вздохнула Раиса. — Я ему говорила. А он: нужны в дело. Трактор, машина, пекарня… — повторяла Костины слова.
— Набрешет — конем не перепрянешь, — в сердцах оборвала ее Мартиновна. — А ты вослед за ним едешь, ночная пристежка. Повадили его… Хозяин… Я тебе всегда учила: для каждого дружка держи камень за пазушкой. И для сердечного тоже. Сколь дурили тебя… Ныне он — милый, а завтра — постылый. Кинет — и осталась с дитем на руках. А он парень клеваный, крым и рым прошел.
Раиса слушала мать не переча. Эти пятьдесят ли, семьдесят миллионов и у нее на сердце лежали. Сколько разговоров вокруг… Но первым про деньги Костя сказал, когда лишь начали пшеницу сдавать. Она испугалась, стала говорить про лихих людей, про сберкнижку. Костя посмеялся, потом сказал: «Шубу тебе, если хочешь, купим. Тряпки нужны — скажи. А в остальное не лезь. Тут моей голове болеть». Она поверила, вздохнув облегченно. Мужик — он хозяин.
