Отряд районного автодора, что недалеко от хутора асфальтовую дорогу вел, одним махом с навозом разделался. Чапурин лишь завистливо глядел на эту картинку, прикидывая, как ему придется отбрехиваться в правлении колхоза. Скажут, что продал навоз.
А вечером бригадира ругала жена:
— Всю жизнь работаешь, ни днем ни ночью покоя нет… А чего заслужил? Медаль? Внукам играть? Затюремщик деньги будет грести, а ты слюнки глотай. Или — к нему, внаймы, на старости лет.
Чапурин лишь вздыхал:
— Жизнь такая пошла.
— А к ней применяться надо, к этой жизни. Навоз ему задарма отдал?
— Сумел человек. Молодец. Почистил базы.
Он и Костю при встрече похвалил:
— Молодец. Сколько же ты им поставил, дорожникам?
— Коммерческая тайна, — усмехнулся Костя.
Поле, на которое навоз свезли, отпаровав, засеяли озимой пшеницей. И следующим летом, в июле, стоял возле него Чапурин и глядел.
В солнечном полудне лежало пшеничное поле червонным золотым слитком колос к колосу, не войти в него. А через ложбину — колхозное, жиденькое, словно клеваное, в зеленых островах вьюнка, в седых — осота.
Тогда и прикинул Чапурин вслух:
— Пятьдесят центнеров… Элита… По семьдесят тысяч… Не меньше семидесяти миллионов. Вот тебе и Костя.
В ту пору не было никого рядом. Но словно ветер слова его разнес.
То один, то другой приставал:
— Забогатели? Семьдесят миллионов. Куда же девать будете?
— Плетите… — отмахивалась Мартиновна.
— А ты не боишься? — шепотом спросила ее хуторская ворожея Солонечиха. Жизни решат.
— Столько и не пропьешь… — посочувствовал вечно хмельной Шаляпин.
Партийная Макарьевна при встрече сказала строго:
— Коммунисты все одно победят. Сибирь просторная, — предупреждала она. Гляди не загреми на старости лет.
И что-то тронулось в душе. Мартиновна была бабой большой, тяжелой, пожившей. Но и мшистый камень-валун, коли его бить и бить, не сразу, а треснет.
В земельные дела Мартиновна прежде не лезла. Теперь пришлось. При дочери за ужином завела она разговор:
— В била забили: миллионы да миллионы… Волочат молву. Взаправду, что ль, за пшеницу хорошо заплатили?
Против ожидания зять ничего не скрыл.
— Цена хорошая. Но у нас и пшеничка… — гордясь, сказал он. — Клейковина высокая. Пятьдесят миллионов уже перечислили. Остальные — обещают. А чего? спросил он. — Взаймы просят?
— Да нет… Думала, может, напраслину кидают… — проговорила Мартиновна и смолкла.
Если прежде она верила и не верила, то теперь ее словно жаром осыпало, перехватило дух. А немного в память войдя и вздохнув свободней, она с ходу решила:
