«Жаль, что Самед этого не слышит», — подумал я, — он бы тебя одного на вагон поставил… Из экономии…» Кстати, я заметил, что зло гораздо прагматичнее добра, по мелочам не разменивается, всегда его ровно столько, сколько не унести, чуть выше нормы — и всё: коленки подгибаются, ручки трясутся, а в глазах плывут себе ленивые облака опустошающего душу безволия…
У этого забытого Богом полустанка мы гнили уже вторую неделю… До кровавых мозолей и мальчиков в глазах… Одна радость — тётки на платформе, мяконькие, сладенькие… Но нам до них было не добраться. Дедам, вроде бы, что-то удавалось, да и то с натугой, фантазировали больше, выпендривались перед нами, козыряя своими победами, а нам — что, нам бы подмочить втихомолочку… Отчего бы и не подрочить… на весь этот грёбанный мир… Казахи вон лошадь на свинарнике оттянули, и ничего — как будто, так и надо… обалдуи!
«Следи за рукой, если Ты есть… Вот тебе и воздухоплаватели духа! Я — скотина, я — негр! Сокрушительная кастрация, не желаю…»
Ближе к обеду пришёл Самед, привёл с собой Токаря, забитого доходягу из духов… Он был (был — мечта), как всегда, краток:
— Припухли, чмошники! В роте поговорим. Вот вам помощник!
Он ласково двинул Токаря по затылку, как-то по-особому (нежно, должно быть) посмотрев на него, и сгинул в кустах… Кому — служба, а кому — сафари, шезлонги, суахили или как оно там!
«Читай по губам, если Ты есть…»
А Токарь, токарь-пекарь, соплёй перешибёшь — девчонка переодетая, урюк, одними словом… Как стебелёк на ветру… Стоит, моргает, ждёт команды…
— Вешайся, салабон! — рявкнул на него Миша, а может быть, Гриша, — лопату в зубы — и вперёд!
И для убедительности выписал тому пинка. Сразу всё усёк, куда ему до нас… Мы — не духи, у нас уже по полгода этой муры, название которой — «воинский долг»… Из петли ещё не выбрались, но уцелеть, кажется, уцелели — тьфу, тьфу, тьфу… чтоб не сглазить… А Токарь? А что — Токарь? Работник из него никакой, и зачем его только Самед привёл? Так бы хоть отмазка была — мало, дескать, нас, но выкладываемся-то на полную, не идёт… Смех… И даже солнце, как писал классик, смеялось над нами… На сковородке… среди садов, плодов, бобов… в пекле… Богооставленность — вот что это такое… Естественный отбор… И набор тоже вполне естественный: жрать, насиловать, убивать… Песок, пески… Сыпучие слёзы Азии… И мы брели по этим пескам, уже не веря в собственное спасение… Даже его не хотелось…
Пришло время обеда, дневальные привезли хавку: суп, перловка, компот… Пот и мухи, жирные мухи августа, мириады мух, словно над трупами на поле битвы, исход которой уже предрешён… А пока — жрать, давиться этими помоями, блаженно похрюкивая и смачно рыгая… Полная безмятежность… Никакого горизонта… Жрать, пить и ещё бы вон ту бабу с платформы… «Читай по губам, если Ты есть…»
