‒ Другие кто? ‒ Луч словно встряхнулся и глядел внимательно и остро, как прежде. ‒ Терпят, кстати, напрасно; но и тут, я думаю, дело в гордости. Если звать ею не желание выглядеть достойным в глазах всех подряд, а умение отказаться от многих ценностей Сумрака ради той самой внутренней свободы ‒ свободы выбора, свободы души. И скажи мне ‒ разве сами менестрели не уважают друг друга?
‒ Да. Тем сильнее, чем больше таланта. И честности. Это касается чужих песен… ‒ он покраснел, но глаз не отвёл: ‒ и воровства. У всех бывает тяжёлое время, но если красть… будто сказать остальным: у меня таланта особо и нет, и я не настоящий менестрель, так, болтаюсь по дорогам. Какое тут уваженье.
‒ Вот! ‒ самый неопытный ученик тут бы не ошибся: Кружево Луча звенело торжеством. ‒ Вот цена болтовне о «лишённых чести»! Четвёртый ‒ и те же слова… Скажи ‒ а отчего Вэй, с их могуществом, не правят Тефрианом? Мы могли бы. Взять власть, богатство, трон, все блага Сумрака. И не отдавать силы и время заботам о не-Вэй, а обратить их в безропотных слуг, орудия для исполнения наших Сумрачных желаний. Так было когда-то ‒ здесь, в Таднире, до присоединения к Тефриану. Вэй правили, и жестоко наказывали тех, кто осмеливался им возражать, и заставляли не-Вэй работать на них, прислуживать им. Жить в неволе и нищете ради их свободы и удовольствия. Отчего, скажи мне, мы не поступаем так?
‒ Но это низко! ‒ воскликнул мальчик, приходя в смятение от нарисованной картины. ‒ Недостойно.
‒ Там, где властвует сила, она и пишет законы. И достойным называет угодное ей.
‒ Но назвать мало! Ведь все же видят! Разбойников ни сами они, ни другие достойными не считают!
‒ Лишь потому, что нас приучили так видеть, поверь. А представь ‒ и тебе, и всем с детства внушают: почётно быть воином, и вступая в поединки без особых причин и убивая более слабых, ты проявляешь честь и достоинство. А воином разрешено быть не любому, а только… ну, детям Вершины, например.
‒ Отчего?! ‒ ошарашенно спросил Эвин. ‒ И кто ж согласится с эдакой глупостью?!
‒ А ты не согласился ли петь под кнутом, мой милый?
Ченселин сдержанно усмехнулся, глядя, как ученик быстро опускает глаза, пытаясь скрыть вспышку гнева и стыда.
‒ Боль и страх боли ‒ весьма действенные средства для достижения согласия. И цель Ступеней отчасти в том же… Ты хочешь мести?
Эвин сильно прикусил губу, и разбросанные по полу лепестки вдруг взвихрились под его взглядом.
‒ Ему и без меня досталось. И вообще, я теперь Вэй, а он только крестьянин, какие у нас счёты… ‒ он помолчал. ‒ Тогда он был… совсем как я. Беспомощный. Мучить слабых… не для меня удовольствие.
