— Покатаю, княжич, всему свое время. А сейчас мне велено передать, что матушка-государыня уже в столовой палате!
Узкими тесными переходами повела Аграфена своего питомца на женскую половину. В горнице на длинном столе, устланном узорчатой скатертью, были расставлены золотые и серебряные блюда с разными печениями, вазы с вареньями, а над большим чаном с горячем сбитнем[4] клубился пар.
При виде сына великая княгиня Елена отставила свою чашку и, откинув рукава легкого кружевного летника, поцеловала его в лоб, усадила рядом с собою на обитую бархатом скамью и налила в чашу душистого напитка.
— Ешь, сынок мой ненаглядный!
Но Ваня выскочил из-за стола и подбежал к окну, чтобы удостовериться, ждет ли его любимая лошадь. Разноцветные слюдяные кружочки, вставленные в оловянные кольца оконного переплета, превращали двор в огромный цветник. Сейчас по цветнику бегали люди и собаки, но лошади не было, и княжич заплакал от огорчения: кто посмел увести Гнедка, если ему пообещал его сам Боженька?
Мамка сразу поняла, в чем дело, и утешила:
— Дядя Овчинка увел его завтракать, и тебе пора! А пока ты поешь, я доскажу тебе вчерашнюю сказку. Помнишь, про Кощея Бессмертного?
Сказки Ваня любил, особенно те, в которых совершал подвиги его тезка царевич Иван, и слушал их, стараясь не пропускать ни слова, чтобы самому стать таким же, когда подрастет.
— … И увидел царевич Иван, — протяжно, растягивая слова, говорила Аграфена, — на вершине дерева, на железных цепях висит кованый сундук. А в нем в яйце спрятана Кощеева смерть. Царевич натянул тетиву, и стрела разбила цепь. Упал сундук на землю и разбился, а из сундука выпало…
Что выпало из сундука, Ване так и не удалось узнать, потому что дверь в горницу распахнулась. Вошел ванин отец, и будто ветром смело со скамей у стен ближних боярынь и служанок, в окружении которых завтракали царственные мать с сыном. Все женщины вскочили, склонились в земном поклоне и тут же, почтительно обходя государя, скрылись за дверью. В столовой остались только великая княгиня с Ваней да Аграфена.
Так было всегда, когда приходил отец. В мамины покои не разрешалось заходить ни одному мужчине, но и здесь, как и в Боярской Думе, он был самым главным. Ване он казался былинным богатырем, и даже более могучим, потому что побеждал не оружием, не меткой стрелой и не в рукопашном бою, а какой-то таинственной невидимой силой, которая исходила от него. Одного жеста или взгляда, или даже одного его появления среди людей было достаточно, чтобы все, как один, сделали то, что он желал.
