Иван прищурился.
— Когда-то их тут было двое — Дыген и твой отец, — заговорил он. — Гао Цзо помер, а Дыгена ухлопали. За отца ты остался. Теперь, гляди, очередь за тобой.
Торговец опешил.
— Смотри не попадись тем, кто хлопнул Дыгена, — говорил Иван. — Трудно ль лишней пуле найтись? Сколько их было? А? Когда их били, я семерых насчитал. Прилетит восьмая, что тогда делать? Примерно вот из этого винчестера, — протянул Иван руку и усмехнулся, глядя, как испуганный купец вскочил с лавки.
— Ты чего боишься? Ты сиди… Вот лепешки сладкие… Ну, а праздник скоро у вас? Или уж отпраздновали?.. Ты чего трясешься, паря, заболел? Еще никто тебя не бьет? Не бойся, я сам тебе приятель и всегда тебя выручу. Я слыхал, что тебя беда ждет, что Дыгена хлопнул твой младший брат Мишка. Тоже полиция узнала про это. Говорят, из-за баб они поссорились. Верно, нет ли?
Гао вспомнил про какие-то дела, стал любезно прощаться и живо собрался домой. Но Иван не отпустил его, не угостив чаем.
«Нет, — рассуждал Гао, несясь верхом на нартах по льду и уж не думая кутать лицо в меха, хотя жгучий ветер дул навстречу, — наше общество не хочет ничего видеть! Общество чтит меня, но не все может понять, что я думаю. А я не говорю им, потому что всегда помню пословицу, что дракон на мелком месте смешон даже ракушкам… Может быть, дружбу с русскими надо начинать не так».
Дневной свет слабел. В небе проступила бледная луна в пятнах, как потрескавшееся голубиное яйцо.
«Иван не беден. Тигр только играет. Иван — тоненький человек, как настоящий китаец! Быть может, надо искать с ним дружбы? С ним в первую очередь?»
Вечером Иван опять гостил у Кузнецовых, но на этот раз душа Бердышова была неспокойна. Возвращаясь ночью от Кузнецовых, он думал, что дело плохо. Иван не жалел проигранного, хотя спустил все, что было. Сегодня перед Гао ему впервые не хотелось признаваться в проигрыше.
Бердышов вспомнил, что обязался поставить американцам большую партию мехов. Дел было множество. В городах налажены отношения с купцами, там ждут его весной. Здесь, по окрестным деревням, в торговые отношения втянуты все охотники. Идет целая торговая война из-за гольдов и орочен. В лавку приучены ездить сотни людей. Бросить все — значит струсить, разлениться.
«Ну, хватит баловать, впрягайся!» — сказал он себе.
Иван зашел в избу. Анга засветила лампу. На лавке лежал Савоська. Иван растолкал его. Сели ужинать.
— Савоська, завтра бери моих собак и дуй по всему Амуру — в Мылки, в Хунгари, к себе в Бельго. Объявляй, чтобы тащили мне соболей, как албан, — по два меха с головы. А мы наловим калуг, сохатина есть — устроим угощение.
