Гао открыл и поставил перед гостем коробку манильских сигар. Оломов удивился.
— Откуда у тебя?
— Это из Шанхая! Моя знакомые есть купцы, туда ездят и привозят. Я могу все достать, любой товар! Это английский товар. Моя сам скоро поеду в Шанхай!
Гао был ужасно рад, что удивил исправника, показал ему свою образованность, намекнул на большие связи.
«Но русские берутся за дело серьезно, — размышлял он ночью, слушая тяжелое дыхание исправника. — Они позволили нам приходить сюда и торговать, но теперь забирают все в свои руки. Что может поделать наше общество на Мылках, когда там будет церковь?»
Гао понимал, что по-настоящему богат и счастлив будет тот, кто не жалеет старого, кто найдет в себе силы и ловкость устроиться в новой жизни, хотя бы эта новая жизнь и не нравилась.
Мысли Гао, как мыши, забегали в поисках трещины, лазейки, в которую можно было бы проскочить.
«Построят церковь! Мои должники будут ходить богу молиться; что толку в обществе, когда будет поп в золотой одежде, он станет следить за каждым шагом гольдов. И этот поп — торгаш! А тут еще, как назло, мешается Ванька-купец…»
Утром Гао весело суетился, стараясь угодить Оломову.
— А блохи-то есть у тебя, — пожаловался исправник.
— Ночью блохи меня на воздух поднимали, — сказал Тимошка.
Поговорили о делах. Исправник спросил про нового работника — Сашку-китайца, есть ли у него вид на жительство. Гао попросил все уладить. Исправник обещал.
— Церковь — это хорошо! — воскликнул Гао. — Моя скажет всем гольдам, чтобы крестились. Кто не крестится — будет худо!
— И священник будет жить здесь. Ему построим дом.
Лавочник боялся, что поп, отец Николай, сам торгаш, запретит гольдам торговать с «домом Гао».
Исправник не отрезвел еще от вчерашнего. С утра он выпил стакан коньяку и совершенно опьянел.
— Эх ты, китаеза!.. — вдруг схватил он Гао за косу.
— Ой-е-ха! — увернулся купец. — Пошути, пошути ваша! Как смешно! — Гао подобострастно захихикал. — Наша хочет тоже деньги давать на церковь, но наша боится. Можно?
— Конечно, можно!
— Кони готовы! — вошел Тимошка.
Исправник браво поднялся. Купцы подали ему шубу, и все вышли из лавки.
Зазвенели колокольцы.
— Э-эх! Залетные!.. — с берега вмах пустил коней Силин и вытянул бичом барабановского гнедого, шедшего «гусевиком». Он недолюбливал этого коня, как и самого Федора.
«Славно!» — думал Оломов. Он объехал все китайские лавки от Хабаровки. Везде ему давали взятки и подарки, но Гао оказался щедрей всех. И эти сигары! «Эх, если бы меня назначили в область, где не было бы русских, а были б одни китайцы!» — кутаясь в шубу, мечтал пьяный исправник.
