Денгура и Писотька, яростно размахивая руками, что-то кричали. Наконец, видя, что собаки умчались с остатками нарт, они со всех ног пустились за ними. Вдруг катавшиеся клубком псы рванулись вперед. Обегая Денгуру справа и слева, они зацепили его ноги ременными постромками. Старик плашмя упал на спину, и собаки помчали его волоком по льду.
— Цо таки? Цо таки? — визжал Писотька.
— Эй, эй!.. Тук-се-е! Туксе-е!..[4] — орал Савоська.
Он схватился за живот руками и хохотал так, что чуть не падал в сугроб головой.
Заяц помчался по дороге в Мылки и вскоре скрылся. Собаки исчезли в торосниках, но еще долго слышался их яростный вой и отчаянные крики сватов.
В фанзе Гао заседал суд общества торговцев. Купцы в длинных синих халатах стояли перед лакированным столиком. За ним восседал Гао-старший. Горели красные свечи. Гао-младший держал в руках кисть, готовясь начертать приговор. Синдан — полуманьчжур, полухитаец, богатырь с большой головой, хищными острыми глазами и тяжелой нижней челюстью — обвинял. За спиной Гао, у стены, стояли длинные палки с вырезанными иероглифами.
— Сын тунгуса Суокина, — говорил Синдан, — виновен в действиях против нашего общества. Он живет очень далеко, в тайге, на озере. Он подговаривает сородичей тунгусов зарезать меня, овоего хозяина, или ехать жаловаться русскому начальству в новый город. Если бы высокочтимые судьи решили дать соизволение достойно наказать дикаря… — Тяжелые руки Синдана вытянулись, как будто он уже хватал за горло жертву.
Гао, не мигая, смотрел на Синдана. Обычно Синдан не прибегал к помощи выборной власти. Он избивал своих должников сам, следуя неутолимой жажде причинять людям боль и зло. У него на Горюне, как слышал Гао, тоже было что-то вроде своего общества. На этот раз Синдану хотелось особенной казни — закопать дерзкого тунгуса живым в землю. Вот уж несколько дней Синдан пьянствовал, а в лавке Гао шли разговоры о непокорстве «дикарей», как называли торгаши гольдов. Синдану захотелось похвастать своей силой перед обществом. Он решил требовать заседания суда. Гао не возражал.
Брату Чензы, которого звали Ян Суй, даже казалось, что сам Гао побудил Синдана судиться. Но, признавая преступление тунгуса очень тяжелым, Гао-старший противился желанию Синдана закопать виновника живым в землю. Он не соглашался, чтобы при наказании присутствовал кто-либо, кроме Синдана и его работников. Он отвергал пытки, задуманные цайдуном — «хозяином речки».
