— Видишь сам, что не я ей приказ посылал, — выговорил Мрацкий угрюмо. — Меня самого приглашают. Это, стало быть, Марьяшка хитрит. А зачем — неведомо! Поди-ка лучше к ней, попытай ее.
Никифор отправился было в горницы Марьяны Игнатьевны, но встретил по дороге своего врага, с которым теперь лукавствовал.
Борис, не ожидая вопроса, вымолвил:
— Матушка сердита, страсть как сердита!
И при этом Борис кротко и весело рассмеялся.
— Все порешила сама Нилочка, — продолжал он. — Не сказавши никому, заказала парадный обед, приказала все приготовить в большой зале и послала Лукерью Ивановну приглашать князя, а потом пригласила и всех к столу… Петра Ивановича и всех Мрацких. Совсем как бы именины ее, или рождение, или праздник какой.
— Ай да Неонила Аркадьевна! Молодец! Пора бы ей давно так действовать! — рассмеялся Никифор. — Нам зато можно надеяться, что у нее и впрямь хватит сердца выйти из дому в условный день и час.
В эту самую минуту около двух молодых людей, разговаривавших в коридоре близ большой лестницы, появилась Аксюта и тихо прошла, не поднимая на них глаз и даже слегка опустив голову.
Оба взглянули на нее. Ни тот, ни другой ни слова не сказали девушке, а затем оба глянули друг другу в глаза.
Щепин смущенно взглянул на Никифора, а этот настолько ненавистным взглядом смерил Бориса, что пронизал его насквозь. И тут только впервые стал догадываться наивный Щепин, что имеет в лице Неплюева страшного и даже, пожалуй, опасного врага.
Да, перед ним стоял его смертельный враг — и враг не с нынешнего дня, а давнишний! А между тем он не уберегается нисколько от него, не замечает его, не только не сторонится.
Никифор, уйдя к себе, улыбался отвратительной, злобной усмешкой, исказившей его молодое и все-таки более или менее пригожее лицо.
Борис отправился к Нилочке, но был задумчив, печален. Какое-то странное чувство сжало ему сердце, будто боязнь чего-то… Ему было, в сущности, все равно, — любит ли его или ненавидит приемыш Жданова — побочный сын какой-то татарки или караимки. Но если он прочел в глазах этого безродного головореза такую дикую ненависть к себе, то не следует ли подумать об этом?
— Но что же он может? — выговорил наконец Борис вслух сам себе. — Конечно, ничего!
Борис нашел Нилочку совершенно не такою, какой оставил за несколько минут пред тем.
Девушка, объявившая ему, что сама решила парадный обед с гостем, была тогда очень весела… Ее забавляла мысль, что она бунтует, показывает вдруг свою собственную волю, не стесняясь тем, что скажет или сделает опекун.
