— Перчатки? — повторил Квашнин, думая, что ослышался.
— Вестимо дело: перчатки… Даже веры и религии — человеческие перчатки. Придет такое время, что и религий никаких не будет. Придет!
— Да ведь и Антихрист тоже придет! — вымолвил Квашнин, хотя смутно понимал то, что говорил Шумский.
— Антихрист, — усмехнулся Шумский. — Конечно, он придет. Но придет не как враг людской, а как просветитель народов, как истинный законодатель разумных и не стеснительных законов, которые можно будет исполнять, не становясь от этого несчастным! — проговорил Шумский, оживясь.
— Вот надымил-то! — произнес тихо Квашнин. — Ведь это хуже еще Вольтеровщины! Это какое-то масонство. Ты масон, что ли, Михаил Андреевич?
— Избави Бог! — рассмеялся Шумский презрительно.
— Да порешь ты масонскую ахинею!
— Похоже…
— Похоже… Да. Они богоотступники.
— Нет, Петр Сергеевич. Я не масон. Масоны — дурни. Глупее их нет! Они говорят: надо всех людей любить, как братьев. А я всем сердцем мать свою презираю и отца ненавижу… Сестер и братьев не имел, а если бы имел, то чую, тоже не любил бы. Я никого никогда не любил и теперь никого не люблю, кроме «ее». Но себя я еще больше чем ее — люблю. Оттого я ею для себя и пожертвую. Все это просто, и ничего проще нет, как дважды два — четыре. Прощай. Домой пора. Мамка моя Авдотья ждет меня со свежими вестями от баронессы Нейдшильд!
— Как?! Что?! — вскричал Квашнин, вскакивая со стула.
— Ну да. Вот кто! Знай!
Шумский вышел в переднюю, а Квашнин остался на месте, как вкопанный!
В тот же самый вечер в доме барона Нейдшильда было темно и тихо. Барон с дочерью был в гостях. Только в крайнем окне дома виднелся свет, так как тут была комната любимой горничной баронессы. А у нее уже давно была дорогая гостья, которую она всячески угостила.
В те самые минуты, когда Шумский сидел у друга, Авдотья Лукьяновна, сытно поев и напившись чаю, сидела у приемыша, дивилась на свою Пашуту.
Когда мамка вошла в дом барона, то, не называя себя, велела доложить барышниной горничной, что к ней пришла одна женщина повидаться.
Вскоре к Авдотье в переднюю вышла какая-то барышня и, в полусумраке комнаты остановясь на пороге, холодно спросила:
— Кто ты такая?.. Откуда?
— К Прасковье я…
— От кого? Что тебе нужно?
И в то же мгновенье барышня эта, присмотревшись к пришедшей, ахнула и всплеснула руками.
— Авдотья Лукьяновна! Господи! Какими судьбами?!.
Но Авдотья в полусумраке, да еще от природы близорукая — не узнала все-таки, кто к ней бросился на шею, только голос кинувшейся к ней барышни был положительно очень знаком.
