— Что случилось?
Женщина подняла на него полные отчаяния и надежды глаза. И начала говорить дрожащим полным боли голосом.
— Моя дочь выбросилась из окна. Я знаю, что самоубийц отпевать запрещено. Но, может, она задохнулась. Может, вы помолитесь за неё. Может… ей будет хоть чуть-чуть… чуть-чуть легче.
Священник отшатнулся от неё как от прокажённой, судорожно перекрестившись.
— Я не могу. Нам нельзя.
Женщина в отчаянии рухнула на колени, вцепилась обеими руками в полы его рясы и, быстро быстро глотая слова, начала умолять:
— Я прошу вас… я прошу… вас, прошу, я умоляю. Ей очень надо… надо… очень.
— Я не могу. Нам запрещено! Запрещено! Понимаете?
Священник попытался вырвать полы рясы, но она вцепилась в них намертво.
Человек, наблюдавший за всем этим из своего угла, встал, неторопливо прошёл через всю церковь, остановился возле Священника и скрючившейся у его ног женщины и уставился ему в лицо немигающим взглядом. Он ничего не говорил. Просто стоял и смотрел. Священник не выдержал:
— Я не могу. Меня лишат сана.
— А мне казалось, что доброе дело только тогда доброе дело, когда человек его сделал бы, даже если за него полагалось бы наказание, а не награда. Просто потому, что так велит ему сердце.
— Я не могу. Меня выгонят, — повторил Священник.
Человек ещё секунду посмотрел ему в глаза, а потом сказал чётко и раздельно. И каждое его слово было подобно удару кнута.
— Твоя вера жестока. Прими моё презрение, Священник.
Человек плюнул служителю под ноги, развернулся и вышел.
Человек шёл через площадь пружинистой походкой фехтовальщика. Шёл быстро, стараясь побыстрее уйти от ставшего ему противным места. Он дошёл почти до середины площади, когда его окликнули. На крыльце, размахивая руками, стоял Священник и кричал:
— Вернись! Я отпою её! Только помоги мне в этом.
Привезли гроб. Зажгли свечи. Народу было немного — кроме матери не более трёх-четырёх человек. Священник начал читать молитвы. Не было больше трепета или страха в его сердце. Он молился так, как молился бы за свою дочь. Время и пространство ушли в сторону, и остались только молитва да биение его сердца.
На середине отпевания он о чём-то попросил Человека в чёрной кожаной куртке. Не получив требуемого, он, не оборачиваясь, попросил снова. И снова не получил ничего. Это сбило его с внутренней струны молитвы, и он раздражённо обернулся. Человек в куртке стоял на коленях ещё более бледный, чем покойница. Уловив взгляд Священника, он только и смог выдохнуть:
