Там от сладких речей, полных медом с халвою,
Сердце мертвое полнится жизнью живою.
Там в деяньях и помыслах — сахар и мед,
Потерявшим надежду — надежный исход.
270 И стихами и прозою много писал он, —
Все о тайнах единого бога писал он.
Сахар с розами слил он в нектаре медовом
И народу служил своим сладостным словом.
Сколько он описал человеческих бед!
Сотням мук и терзаний души дал совет.
Речь его мукам сердца защитою стала,
Радость жизни для сердца открытою стала.
Все писанья указаны волей всевышней,
Чтоб перо не спозналось с натугой излишней.
275 Он сокрытым божественным тайнам учил,
Он народ их значеньям потайным учил.
А когда возвестил он свой «Сказ о верблюдах»,
Караван его слов засверкал там в причудах.
Сколько тысяч верблюдов — не видно им края! —
С ценной ношею шли, еле-еле ступая.
До бездонных глубин в море он доставал,
Жемчуга там для шахских корон доставал.
И из созданных им для корон украшений
Было каждое многих богатств драгоценней.
280 В степь касыд гнал он быстрый табун лошадиный
Каждый бейт там ложился цветущей долиной.
[54]Было в каждой долине сто редкостных стран,
И в любой — многих тысяч чудес океан.
А когда, как сады, расстилал он газели,
На сто тысяч ладов соловьи там свистели.
[55]Но светлей и торжественней каждого лада
Пела тайн всеединого бога услада!
А четыре строки рубаи — чудеса,
Обитаемой четверти мира краса!
[56]285 В море мыслей их, словно деленном на звенья,
Скрыты разных земель и пространств отраженья.
А когда «Тазкира» сотворенным он сделал,
Дух почивших святых просветленным он сделал.
[57]Просветленье их душ сотни сгубленных тьмою
Воскрешало как будто водою живою.
Всем твореньям его да воздастся по чести,
Но меж них «Речи птиц» — на особенном месте.
[58]Он включил туда разные притчи о птицах —
Разных речью и словом, в судьбе разнолицых.
290 Лишь великий знаток языков их поймет, —
Кто, под стать Сулейману, толков — их поймет.
[59]Речи ста тысяч птиц описать было трудно,
Каждой дать свой язык — вот поистине чудно!
Всех отметил он голосом птичьим чудесным,
И в уме и в безумстве отличьем чудесным.
Я — смиренный твой раб, помоги мне, господь,
Шейху следуя, робость в себе побороть.
[60]Мне, сказанье о птичьих реченьях слагая,
Взять бы лад соловья, сладость слов попугая.
295 У людей тоже принято в пении сладком
Языком своим следовать птичьим повадкам.
Если ж речь повести, как ведет попугай,
Это будет во благо, но, как ни гадай, —
Ведь душа попугая лишь сладостям рада,
И судить если здраво, то эта услада —
