— Держи, — сказала Элизабет, вырвав листок из записной книжки, которую она только что достала из кармана.
Полтэш писал на конверте, прижав его к мраморной стене мавзолея.
— Не понимаю, как это удержит его от манипуляций с нашими мозгами, — сказал он, рьяно покрывая конверт малопонятными каракулями.
— Не удержит, Арнольд. Это всего лишь жест повиновения. Что-то, с чем никто из нас не был особо знаком. Но вдруг, — а я ничего не гарантирую — вдруг сработает.
— О, Боже! — воскликнул Хейадат. — Я вижу свет в щелях.
Маги оторвались от письма, чтобы посмотреть, о чём речь.
Холодный голубой свет проникал в мавзолей сквозь узенькие щели между мраморными блоками.
— Пришествие нашего гостя неизбежно, — сказал Раговски. — Элизабет, дорогая…
— Да, Джозеф? — откликнулась она, не отрываясь от лихорадочного письма.
— Будь добра, освободи меня, пожалуйста.
— Одну минутку. Дай мне закончить список.
— Будь ты проклята! Отпусти меня! — вспыхнул Раговски. — Я не хочу быть здесь, когда он явится. Не хочу больше видеть его ужасное лицо, никогда!
— Наберись терпения, Джозеф, — сказал Полтэш. — Мы всего лишь следуем твоему совету.
— Кто-нибудь, верните мне смерть! Я не могу снова пройти через это! Никто не должен переживать такое дважды!
Свет, рвавшийся в мавзолей, становился всё ярче, и к нему присоединился скрип, с которым один из огромных мраморных блоков медленно выдвигался со стены на уровне человеческой головы. Когда он высунулся дюймов на десять, пришел в движение другой блок, находившийся в стене левее и пониже первого. Спустя несколько секунд пошевелился и третий камень, уже правее и повыше. Серебряно-голубые лучи яркого света, расплетавшие стену, прорывались внутрь с появлением новых щелей и трещин.
Возмущённый равнодушием своих воскресителей, Раговски продолжил разрушение некромантических трудов Коттлав с места, на котором прервался. Он схватил алебастровые чаши и швырнул их о движущуюся стену. Потом он стянул погребальный пиджак, опустился на колени и принялся с его помощью стирать цифры, написанные Коттлав безупречно непрерывной спиралью. Пускай Раговски был мёртв, пока он оттирал пол, на лбу у него выступила испарина. Жидкость была тёмной и густой. Она собиралась в морщинах и, наконец, срывалась на пол, пятная его смесью бальзамировочных химикатов и собственных гнилостных соков мертвеца. Но старания Раговски начали себя оправдывать: блаженная немота подымалась вверх от кончиков его пальцев, ширясь конечностями тела; томная усталость собралась позади глаз и осела в пазухах — полужидкое содержимое черепа Раговски ответило зову гравитации.
