— Я бы согласился рискнуть. Так хочется узнать…
— Придёт время, и люди узнают. Нельзя рисковать жизнью из-за чего-то сомнительного. Ну его к восходу!
— Ну его…
Но было впечатление, что он не совсем отказался от мысли когда-то побывать там…
«…Сообщать или не сообщать? — думал Унъерт теперь, вспоминая те дни. — Если сообщу на всякий случай, потом хлопот не оберёшься! Но надо, раз просят…»
И Унъерт сообщил через почтовую полёвку…
…Вечером на свист манка прибежал зверёк с сумкой на спине и присел столбиком, опираясь на сумку, крестообразной лямкой привязанную к его груди. Унъерт подошёл к полёвке, сунул свой послание в сумку и дал зверьку сухарь. Полёвка сгрызла сухарь и помчалась, как спущенная с тетивы, дожёвывая на ходу крошки. В несколько секунд она скрылась за столбом пыли…
…В послании говорилось: «…Унъерт Ауринох сообщает, что когда-то…» (указаны даты и местопребывание) «…человек по имени Нэгэрцэв Онч думал об экспедиции за Полосу Смерти. Правда, он вроде бы согласился с тем, что это пока не нужно…»
…По прибытии Нэгэрцэва в Зершанчари — Итрихе сказал ему: подтвердилось предположение о реальности его воспоминаний. И надо пробовать вспоминать дальше. пройти дальнейший курс лечения; и кроме того — как-то совестно было перед людьми. Колосирты иногда бывали склонны к неправильности суждений — человек ведь не автомат. И они могли подумать: да, Нэгэрцэв… «это самое»…
(А ведь он был не так уж виноват… и его небольшая вина обернулась в дальнейшем инструкцией к действиям, пусть и весьма туманной! Но она совпадала с ранними гипотезами — и после некоторых переговоров экспедиции был дан наиболее верный путь к цели… Но из-за небольшой инерции мышления — Нэгэрцэву лучше было побыть в Зершенчари, пока всё окончательно разъяснится…)
…Нэгэрцэв сидел в комнате, защищённой от дневного света изнутри тёмно-зелёными стеклянными ставнями, и рассказывал Итрихе о своих приключениях…
…Унъерт рассказал о послании в Мысъенх Нарахмину.
— Ну и правильно, — ответил тот. — Если я что-нибудь вспомню, сделаю так же…
…А Итрихе и Нэгэрцэв всё вспоминали. Уже полнеба охватил тёмно-фиолетовый капюшон кобры ночи, и Эян малиновым змеиным яйцом скатился за светящуюся пилу горного хребта — время было обедать, а рассказ всё продолжался. Начал Нэгэрцэв с того, как…
— …Ранним утром… я отправился в дорогу. Остался позади оазис Зершанчари, красной жемчужиной летающей улитки взошёл Эян. Звёзды померкли, как будто по небу разлили горизонт. Даль впереди переливалась синими, фиолетовыми и сиреневыми красками, и ночные предметы казались красноватыми и дрожащими под ветром теряющего холод утреннего неба… Всё ниже опускалась Кяризница Севера. С каждый днём воздух делался всё влажнее. С океана подули сырые ветры. Мне приходилось делать остановки в теперь уже часто попадавшихся лесах, спасаясь от штормов. Мыся выпучила нос и губы в паскудное от работы время, когда я торчал. Спасаясь от дождя под брезентовой накидкой… Мне делалось порой очень скучно, и я жалел, что выдумка про Лавчарингша — всего лишь легенда…
