Он опять засмеялся.
– Часто бываете за границей? – поинтересовался я.
– Иногда езжу по работе, – ответил он и умолк, будто ему пришла в голову какая-то мысль. Я предположил, что он не хочет говорить о своей работе. – Ну как? – спросил Мэнсики, глядя мне прямо в глаза. – Я прошел вашу проверку? Станете писать мой портрет?
– Я никого не проверяю. Мы просто сидим и разговариваем.
– Но прежде чем приступить к портрету, вы первым делом беседуете с клиентом. Того, кто вам не по нраву, вы не пишете. Ходят и такие слухи.
Я бросил взгляд на террасу. Там на перилах сидела большая черная ворона, но, словно перехватив мой взгляд, тут же вспорхнула, расправив глянцевые крылья.
Я сказал:
– Тоже не исключено, однако, к счастью, до сих пор таких, кто бы не пришелся мне по нраву, не было.
– Хорошо, если я не стану первым, – усмехнувшись, сказал Мэнсики. Однако его глаза нисколько не смеялись. Он был серьезен.
– Не беспокойтесь. Я напишу ваш портрет с превеликим удовольствием.
– Это хорошо, – сказал он. Сделал паузу и продолжил: – Извините за прихоть, но у меня тоже есть одно маленькое пожелание.
Я опять посмотрел прямо ему в глаза.
– Какое?
– Если, конечно, это возможно, я бы хотел попросить вас рисовать меня свободно, не сковывая себя рамками официального портрета. Конечно, если вы хотите рисовать так называемый портрет, я не против. Можете написать в обычной манере, как вы это делали до сих пор. Однако если вам захочется попробовать какой-нибудь новый, до сих пор никем не применявшийся прием, я буду только рад.
– Новый прием, говорите?
– Пусть это будет любой стиль, какой вам по душе.
– Иными словами, вы не против, если я нарисую, как некогда рисовал Пикассо – когда оба глаза получались с одной стороны?
– Если вы захотите нарисовать меня так, я совершенно не возражаю. И полностью вам доверяю.
– И вы повесите это на стену своего кабинета?
– У меня пока что нет кабинета. Поэтому скорее всего я повешу его на стену у себя в библиотеке. Если, конечно, вы не станете возражать.
Разумеется, я не стал. Для меня нет разницы, какая будет стена. Я недолго подумал, а затем сказал:
– Мэнсики-сан, я очень признателен вам за такие слова. Но хоть вы и даете мне свободу выбора – конкретный замысел так сразу на ум не придет. Я – простой портретист, долгое время следовал определенным шаблонам и стилю. Даже если мне велят позабыть об ограничениях формального портрета, порой эти самые ограничения – сама суть творческого метода. Поэтому, боюсь, мне придется писать
