– Но даже при этом гонорар великоват, – заметил я.
– Как вам хорошо известно, цена вещей – понятие относительное, определяется естественным образом, исходя из баланса спроса и предложения. Если я скажу, что желаю у вас что-то купить, а вы ответите, что продавать не хотите, цена возрастет.
– Мне известен рыночный принцип. И все-таки настолько ли вам необходимо, чтобы я написал ваш портрет? Вы можете ведь без него обойтись?
– Да, вы правы: я могу без него и обойтись. Но во мне живет любопытство. Каким выйдет портрет, если его напишете вы? И я хочу это узнать. Для себя. Иными словами, я сам назначил цену собственному любопытству.
– И ваше любопытство стоит немалых денег.
Он весело улыбнулся.
– Если интересоваться чем-то из чистого любопытства, оно становится только сильнее. А за это приходится платить.
– Хотите кофе?
– Не откажусь.
– Ничего, что из машины? Зато свежий.
– Устроит. Черный, пожалуйста.
Я пошел на кухню, налил две кружки и вернулся с ними.
– Так много оперных пластинок, – заметил Мэнсики за кофе. – Любите оперу?
– Они не мои. Их оставил хозяина дома, благодаря которому я, поселившись здесь, вволю могу слушать оперу.
– Хозяин дома – в смысле Томохико Амада?
– Он самый.
– Какая опера вам нравится больше всего?
Я задумался.
– Последнее время часто слушаю «Дона Жуана». По одной причине.
– Что за причина? Не поделитесь?
– Это личное. Да и причина – пустяк.
– Мне тоже нравится «Дон Жуан», слушаю достаточно часто, – сказал Мэнсики. – Однажды посчастливилось попасть на эту оперу в один камерный театр в Праге. Как раз вскоре после того, как рухнул коммунистический режим. Думаю, вам известно, что первая постановка этой оперы состоялась именно в Праге. Театр был маленький, оркестр тоже – и ни одного известного исполнителя. Однако представление получилось просто прекрасным. Исполнителям не нужно было петь громко, как это приходится делать в больших помещениях, поэтому они вели свои партии выразительно и проникновенно. В «Мете» или «Ла Скале» так не получится. Там нужны известные певцы с поставленным голосом. Арии в крупных театрах порой напоминают мне акробатику. Однако такие произведения, как оперы Моцарта, подразумевают близость, вам не кажется? И в этом смысле версия в Пражском оперном театре, которую мне довелось услышать, показалась мне идеальным «Доном Жуаном».
Он сделал глоток кофе. Я молча наблюдал за ним.
– До сих пор мне приходилось слышать разных «Донов Жуанов» в разных местах мира, – продолжал он. – Вена, Рим, Милан, Лондон, Париж, «Метрополитэн», Токио. Аббадо, Ливайн, Одзава, Маазель, кто там был еще? Вроде Жорж Претр? Но то, что я услышал в Праге, как ни странно, осталось в моем сердце, хоть мне и не доводилось прежде слышать имен дирижера и исполнителей. После представления, когда я вышел на улицу, Прагу окутал густой туман. В то время уличных фонарей было мало, и по ночам город погружался в темноту. Я бесцельно шел по безлюдной мостовой, вдруг вижу – одиноко стоит старая бронзовая статуя. Чья – не знаю, но похожа на средневекового рыцаря. И вдруг мне взбрело в голову пригласить ее на ужин. Разумеется, я этого не сделал.
