Я нерешительно спросила у поезда: «Сходить, что ли?». В ответ он издал задорный гудок, что означало: «Ну а как же!». Я вышла из вагона — и поезд понесся дальше без меня.
Передо мной была станция и фонарный столб. Толку от фонаря не было — он не горел. Но мне и надо было, я и так все прекрасно видела — так же хорошо умел смотреть в темноту Тасик. Может быть, он и сейчас смотрел в темноту — где-то в другом, неведомом мне мире.
На станции было тихо и тепло. Мирно стояли пустые ряды деревянных скамеек в зале ожидания. Часы на стене не отсчитывали время, стрелки на них остановились без четверти третьего — наверное, навсегда. Я прилегла на пол у батареи центрального отопления и заснула. Проснулась я в утренних сумерках. За окнами в тишине падал пушистый снег. Я вышла из здания станции и оказалась на пустынном проспекте. Здесь стояло несколько двухэтажных домов — но не таких, как на улице Второго Интернационала, а кирпичных. Высоко в небе парила птица, а под ногами у меня была асфальтовая дорога, припорошенная снегом. Проспекту не было конца — как числовой луч с точкой отсчета у станции, он тянулся в бесконечность. На моем пути изредка возникали серые дома, на углу каждого висела табличка с номером. В этом ряду чисел слишком многих недоставало: был дом под номером два, но не было домов под номерами четыре, шесть и шестнадцать. Возможно, их забыли сюда поместить, а возможно, им просто было здесь не место. И тут я увидела еще одно чудо — большое дерево, запорошенное инеем, а под ним человека. На человеке была вязаная шапка, свитер, оранжевая жилетка и пузырящиеся на коленях трико — такие в зимние месяцы носил под штанами мой отец. Человек чистил пустынный проспект от снега совковой лопатой и смотрел на мир раскосыми, как у китайца, глазами.
Я подошла к нему, дернула за трико и спросила:
— Ты китаец?
Человек испуганно оглянулся, подтянул трико и сильно задумался, а потом продолжил расчищать совкой лопатой проспект. Он не видит меня — поняла я и за его спиной принялась лепить снежную бабу.
Гроб в золотистых нарциссах
К мусорным бакам через двор направлялась бабуля Мартуля. Первым делом она отругала меня за то, что мой портфель валялся в траве, а вторым сообщила:
— Умерла наша Шурка. Вчера в Томашевом Колке. Отмучилась.
С сантехником Свищенко на заводском ЗИЛе бабуля поехала в похоронное бюро и с болью в сердце истратила припрятанную на черный день денежную заначку — купила для Шуры зеленый, в золотистых нарциссах гроб. Другого в похоронном бюро не было.
