Тогда только я наконец решилась полететь к Океану. Он был на месте. Холодный Океан лизнул мои ноги ласковой волной, как будто говоря: иди, не волнуйся, я не денусь никуда.
Ни бобров, ни рыбы, ни Жуков, ни звездолета — теперь у меня не осталось ничего, кроме Океана, и я долго не поддавалась на его уговоры, я не хотела идти дальше, я вообще ни на шаг не хотела от него отходить.
Возможно, в фильме, который смотрел бог в моем спичечном коробке, были кадры, где Жуки так же ласково, как Океан, посылали мне привет, возможно даже, Жуки, как и Океан, были убеждены, что мне нужно идти дальше. Но их привет до меня не дошел. И кадры эти, если они и существовали, были из прошлого. Я не могла их увидеть, и потому не было никакого толку от понимания, что нет прошлого, нет настоящего и будущего, что время и пространство сливаются в один континуум. Потерян звездолет — единственное средство, которое помогло бы мне совершить путешествие во времени и пространстве и увидеть такой нужный кадр из прошлого. Чуда не случилось. Так зачем же мне идти дальше?
Боль существует, чтобы ее преодолевать, — напомнил мне Океан. Я согласилась с ним и пошла дальше — перелетела скалы и отправилась на юго-восток по выжженным холмам.
Я прошла много километров, прежде чем увидела новое чудо — железную дорогу. Между шпал проросла трава, а насыпь, издали казавшаяся высоким холмом, покрылась изумрудным мхом. Железная дорога была бесконечной — в какую сторону не гляди, она не заканчивалась. Подозрительные рельсы лежали смирно — и я отправилась вдоль них. Чем дольше я шла, тем веселее мне становилось. Нет больше белых камней, нет звездолета, черт знает, что впереди. Но я все равно стрелочник жуков — не зря же здесь пролегла эта железная дорога.
Я услышала новый, непривычно громкий для моего тихого измерения звук — протяжный гудок локомотива. Большой железный поезд пронесся мимо меня.
Что-то случилось с этим миром — после падения второго солнца он словно разложился на облако частиц, совсем как глаз динозавра, который Жуки превращали в звездолет, и теперь из хаотичного тумана корпускул на моих глазах складывалось другое мироздание. Лепились новые атомы, пространство заполняли кванты новой энергии.
В тот год, когда меня приняли в пионеры, в далеких землях страны Канады играли в олимпийские игры. На улице Строителей открылось сразу три ларька, которые все называли кооперативами, — в ларьках продавалась подгнившая картошка и джинсы. У ДК Металлургов состоялся митинг, где пятеро сантехников пританцовывали на морозе под плакатом «Алкоголизм и социализм несовместимы». Тамара ушла из почтальонов и стала ездить на трамвае в институт, где ее заставляли учить математику и физику. Нам в квартиру установили телефон. А на другом континенте, в Бразилии, шли проливные дожди.
