О том, что Тамара похожа на мертвую царевну, я рассказала матери. Ей почему-то это очень понравилось, и она с тех пор только так и называла Тамару в разговорах с бабулей — Мертвая царевна.
Стояли сумерки. Бабуля Мартуля сидела на лавке у подъезда, а я стояла под большим кленом и отковыривала кусочки коры с его ствола. Ко мне подошла татарка и встала рядом. Я взглянула на ее цветастый платок и маленькое лицо и испугалась. Отец мне рассказывал, что видел похороны одного татарина. Того похоронили без гроба — замотали в простыню и посадили в могилу.
В сумерках, под завывание ветра, Бабанька тихо подкралась ко мне, как татарское приведение, которому надоело сидеть в могиле.
— Дерево не мучай, — сказала она. — Дерево живая, больна она.
— А правда, что когда вы умрете, вас замотают в простыню и посадят в могилу? — набравшись смелости, спросила я.
— Как дочка решит, так и похоронит.
— А я когда умру, не буду лежать в гробу. Я встану, чтобы меня в землю не закопали.
— Грешно твоя говоришь, — замотала головой татарка. — У всего своя срок есть. Мертвецам ходить не надо. Им в земле сидеть надо.
— Нет, я все равно не буду сидеть, — подумав, поставила я Бабаньку перед фактом. — А что будет с деревом, когда оно умрет?
— Она живой, пока листья растут. А когда умрет, засохнет и упадет.
— Если отковыривать кору, оно быстрее упадет?
— Быстрее упадет, да.
Мне и хотелось посмотреть, как будет падать мертвое дерево, и жалко его было. В конце концов сострадание победило, и я, сунув в карман кусочек коры, отошла от клена. На ночь я положила кору под подушку, а когда все уснули, достала, вдохнула запах древа и тихонько заплакала: ни деда Николая, ни старое существо Ульяну Прокопьевну мне не было жалко так, как это дерево, которому неизбежно предстояло засохнуть и упасть. Утром я положила кору в спичечный коробок с глазом динозавра.
Тогда я впервые поняла, насколько сильно мне не хочется умирать.
Бабуля Мартуля была на дежурстве в цехе, а к матери за солью зашла дочка старой татарки — красивая девушка Тамара, почтальонша, Мертвая царевна. Тамару не любили в доме: старухи на лавочках шептали «гордячка», когда та проходила мимо. Потому что Тамара никогда ни с кем не здоровалась. Раньше я тоже думала, что она гордая. Но потом поняла, что дочка старой Бабаньки просто очень рассеянная и никого не замечает. Неразговорчивая и никогда не улыбавшаяся, она проходила мимо людей и мечтательно глядела вперед — на какую-то чудесную вещь в пространстве, видимую только ей. Иногда Тамара заходила к моей матери и пила с ней чай на кухне — больше она не заходила ни к кому. Я хорошо изучила дочку старой татарки, пока она с моей матерью разговаривала за чаем.
