Я не помнила, как меня привели в детский сад в самый первый раз. Но мне хотелось верить, что я здесь дольше всех, «первее всех», а значит и важнее всех — только эта мысль грела, когда я вспоминала, как двое мальчиков закрыли меня в каморке, где нянечка хранила хлорку и ведра. В каморке я простояла целую вечность — пока не хватилась воспитательница.
Когда мы шумели, старая нянечка с большими руками грозилась замазать нам рты хлоркой, а мальчикам еще и оторвать морковки. Какие морковки? Должно быть, те, что нарисованы на горшках. В туалете на полочках стояли наши горшки с картинками, у каждого — своя. Лично у меня был мухомор — так что я не боялась угроз нянечки. А вот Мишке Кульпину стоило опасаться. Морковка на его горшке была очень заметная, ярко-красного цвета.
С Мишкой Кульпиным мы жили в одном доме, он — в пятом подъезде, я — в шестом. Во дворе, пока наши матери разговаривали, мы искали под снегом червей. У Мишки была идея: накопать червей и пойти рыбачить — как папа. Мы рыли игрушечными совками сугробы, но докопаться до мерзлой земли не успевали — матери, наговорившись, уводили нас по домам.
Одна толстая девочка из детского сада меня не любила: она брала меня за руку, подводила к стулу и командовала: «Садись!». А сама в это время убирала стул — я падала. Девочка хлопала в ладоши и бегала по группе. Однажды на радостях она снесла стоявшую на столе чашку воспитательницы. Воспитательница взяла линейку и побила ею девочку по рукам. Это было особенное наказание, которое воспитательница придумала сама. «Подойди, — говорила она провинившемуся голосом удава Ка. — Вытяни руки». И начинала хлестать по рукам гибкой железной линейкой.
После тихого часа нам давали молоко и печенье. Выпив молоко, я начинала ждать мать или бабулю Мартулю. Я боялась, что они забудут меня забрать.
Чаще всего родители за детьми приходили, когда всех вели в раздевалку — собираться на вечернюю прогулку.
Как-то за одним из мальчиков, которые закрыли меня в каморке, пришел отец.
Все мы рассыпались по раздевалке, доставали из своих шкафчиков сапоги и шубы, галдели под ругань воспитательницы и нянечки.
— А мой папа зато, — сказал Мишке Кульпину мальчик, закрывший меня в каморке, — на войне был и недавно вернулся!
— Сейчас нет войны, врешь ты все, — ответил Мишка.
Папа плохого мальчика огромной ладонью взял Мишку за ухо и произнес:
— Кто тебе сказал, что войны нет? Никогда не говори того, чего не знаешь.
Мишка расплакался, но никто из взрослых не посмел сделать замечание афганцу. Он забрал сына и вышел.
