В последнюю неделю августа время остановилось, и мы целую неделю прожили в одном долгом дне — на даче. Отец доставал с чердака бамбуковую удочку и отправлялся на озеро. Мать и бабуля собирали упавшие в траву яблоки, кидали их в ванну, чтобы они стали чистыми. А потом резали яблоки дольками и сушили на газете под солнцем. Я ходила по даче и наблюдала, как копаются в компосте жуки; как летит самолет, оставляя в небе след — белый, словно пар; как ползет по листу клубники серый и прохладный слизень — улитка без раковины. Когда солнце заходило за горизонт, мы жгли сухую траву, ветки и другой мусор в костре. Соседи тоже жгли мусор в кострах — и вся Алексеевка пахла березово-полынным дымом, как большая баня.
Долгий августовский день закончился словами матери:
— С сентября ты пойдешь в детский сад.
— А ты будешь сидеть у окна и пить кофе одна? — спросила я.
— Нет. Я буду работать кондитером на хлебозаводе.
Первый день в детском саду был так страшен, что я его забыла. Второй, третий, двадцать четвертый и все последующие дни не отличались от первого. Еще много дней, возвращаясь домой, я не могла ответить ни на один из вопросов моих родных.
— Как зовут воспитательницу? Что ты ела в детском саду? Появились у тебя друзья? — спрашивали они.
Я утыкалась глазами в пол и молчала. Я не знала, что ответить: все, о чем они спрашивали, мне хотелось забыть. А друзья — разве они бывают у человека? Все, что могли делать дети вокруг меня, и большие, и маленькие, — разрушать, как они разрушили мое снежное существо.
По утрам меня будил гимн Империи зла по радио. Вылезать из-под одеяла было холодно, идти в детский сад не хотелось. Я пробовала хныкать, но с мамой это не срабатывало: не обращая внимания на мои всхлипывания, она натягивала на меня колготки и гамаши. Закутав в толстый шарф, сажала меня на санки и везла в детский сад, а потом отправлялась работать кондитером на хлебозаводе.
В детском саду воспитательница не выпускала меня из-за стола, пока я не доем соленый помидор.
— Мне больно кушать помидор… — оправдывалась я.
— Это почему?
— У меня болячка во рту.
— Болячка была у Павлика Морозова, когда его зарезали кулаки. А ты не съешь помидор — не станешь пионером.
Приходилось есть — мне хотелось в пионерию.
В тихий час я почти никогда не спала. А когда он заканчивался, ходила по группе, представляя, что я локомотив и тяну за собой тысячу вагонов. Локомотив шел между детскими стульчиками и думал: «Когда и как я здесь оказалась? Все остальные стали ходить в детский сад позже или раньше меня?».
