Через несколько лет муж ушел от нее. В тот день с горя Шура решила отпраздновать — купила себе водки и торт-безе. Водку выпила, а торт убрала в шкаф — в знак вечной памяти о предательстве. Торт хранился в шкафу — месяц за месяцем, год за годом. Уже Шура стала воровала в детском саду игрушки и кисточки для рисования. Уже стала ходить к мусорным бакам искать интересные вещи. Уже стала разговаривать с голубями. Уже унесла из кабинета заведующей печатную машинку, за что и уволили ее из детского сада. А торт все хранился в шкафу, твердый, как камень.
Когда наступали декабрьские сумерки, она металась по своей комнате, по пятачку, что оставался свободным от узлов с барахлом, и кричала:
— Вы не понимаете! Мы не доживем до коммунизма!
Похожая на мамонта соседка стучала ей в стену: «Заткнись, дура, мне на работу завтра!». А потом вызывала скорую помощь, которая отвозила Шуру в психиатрическую больницу в Томашевом Колке.
Все остальное время Шура была тихой и выходила из комнаты только к мусорным бакам.
Соседка мыла пол в коридоре и говорила ей:
— Выползла, дура?
Она сердилась за то, что Шура притащила с помойки оконную раму. Шура ходила к мусорным бакам каждый вторник — мусоровоз приезжал по средам, и во вторник в баках была максимальная концентрация полезных вещей на килограмм отходов. Шура старалась находки в свою комнату проносить скрытно. Удавалось не всегда. И тогда приходилось пробиваться через оборону соседки — чтобы протащить в кармане моток латунной проволоки, подмышкой — испачканный селедкой журнал «Зарубежное обозрение», а в руках — треснутую оконную раму.
— Рама-то тебе зачем, горе луковое? — хваталась за голову соседка. Шура молчала. Рама была нужна. Но соседке этого не объяснить. Нужно накапливать продукты питания и вещи — ведь скоро Четвертая мировая война.
Я всегда думала, что не зря место, где жила старуха Шура, называлось Оврагом подпольщиков. Когда наступит война, Шура займет в своей комнате глухую оборону и, как настоящий подпольщик, будет держаться до последнего.
В конце августа бабуля Мартуля сшила мне белую распашонку до колен и сказала:
— Вот тебе крестильная рубашка. Завтра пойдем в церковь.
Следующим утром бабуля Мартуля завернула в тряпочку маленький крестик на веревочке, а распашонку скрутила в рулон. Все это она сунула в хозяйственную сумку — и мы отправились в церковь.
Едва мы вышли из дома, хлынул ливень. Деревья под ветром вдруг всеми ветками и листьями устремились вверх. Бурные реки потекли вдоль бордюров. Наши одежда и волосы вмиг промокли так, что их можно было выжимать. Но мы все-таки не вернулись домой. Ливень кончился так же внезапно, как и начался. После него асфальт блестел, как зеркало, а трава зеленела над лужами, как болотная ряска.
