Там, где стоял пенёк от взорванного Камкиным дерева, виднелось слабое свечение.
— Пошли, — Камкин взял Лену за руку и потянул в ледяную воду.
Они переправились, поднялись к ощерившемуся щепками пню. Из-под коры сбоку тянулся росток, всего-то сантиметров тридцать, с молодыми листиками. И сам побег, и листики — светились!
Они молчали, переполненные эмоциями.
— Чудо-то какое! — прошептала Лена.
— Ты — моё чудо, — сказал Камкин и обнял Лену.
— Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка «Матросики», — сказал в микрофон Санька. — Что-то ты, Никитич, сегодня не такой какой-то?
— Хорошо-то как, Саня!
— Что ж хорошего? Дождь хлещет, видимости нет, холодно.
— Жить хорошо! — улыбнулся Камкин.
— Ну, не знаю… — не нашелся чем возразить Санька. — У меня вот мотоцикл барахлит что-то.
Поезд летел навстречу ливню, вода заливала лобовые стекла.
— Сигнал, — доложил Санька дорожный знак.
— Вижу сигнал, — продублировал Камкин и дал длинный гудок.
— Гляди, Никитич, что это? Да вон, между рельсами шевелится! Собака, что ли?
Камкин вгляделся сквозь дождь. Действительно, что-то двигалось на шпалах. Он засигналил протяжно несколько раз, включил торможение, высунулся в боковое окно. Щенок карабкался на рельс и не мог одолеть преграду. Камкин нажал экстренное. Колесные пары завизжали, инерция толкнула тело вперёд, оконная рама больно вдавилась в шею. Камкин не обращал на это внимания. Он смотрел на щенка, который перестал делать попытки перелезть рельс, сел на куцый хвостик, и уставился на приближающегося стального монстра. Тормозного пути не хватило. Щенок исчез под составом.
— Не успели, Никитич! — крикнул Санька.
Камкин выскочил, не дождавшись полной остановки, побежал, заглядывая под вагоны. Под четвертым в той же детской растерянной позе сидел мокрый кутёнок. Камкин вытащил его за шиворот.
— Цел? Ну, ты молодец! Ну, ты герой! Ну, пойдём, — он сунул дрожащее тельце за пазуху.
— Нашёл, Никитич? Живой?
— Живой, — улыбнулся Камкин, взял микрофон. — Диспетчер, машинисту шестьсот двадцать седьмого.
— Слушаю.
— Экстренное торможение на седьмом пикете сто тридцатого километра. Лошадь на путях.
— Кто? Откуда там лошадь?
— Ну что, я сам их тут пасу, что ли? Вон она на бугре стреноженная траву жуёт.
— Ладно, проверяйтесь. График не сорвите.
— Уже проверяем.
— Давай, Санёк, по-быстрому.
— Ну, ты, Никитич, выдумал — лошадь! Я за всю жизнь ни одной лошади не видел.
— А для разнообразия. Ты же подтвердишь?
— Конечно! Я же первый заметил, — засмеялся Санька и соскочил с подножки под ливень. — Я мигом!
