Выехал вечером. Горелое проехал ночью. До Верхнего Волока не доехал километров десять, загнал машину в неезженый лесной отвилок. Пошёл налегке, взял лишь тёплые вещи и сухой паёк. Шёл в режиме марш-броска, напрямик по тайге, минуя посёлок и сторонясь дороги. Старался держаться южных склонов и тщательно обходил заснеженные места.
К хозяйству Вершинского подошёл к вечеру. Путь дался тяжело. Нетренированное тело болело и отказывалось подчиняться. Камкин прилёг на вершинке, откуда все постройки были как на ладони, отдыхая, наблюдал. Сумерки быстро накрывали тайгу. На территории возникло оживление: из домиков выходили люди, шли на лёд реки. Строились полукругом перед обрывом, на котором стояло то самое дерево, открытое Камкиным. Люди расступились, пропустили человека в белом балахоне, наподобие одежды священника. Камкин узнал в нем Вершинского. Морозный воздух отчётливо доносил все звуки. Вершинский поднял руки к небу.
— Братья и сёстры! Возблагодарим Господа за то, что позволил нам лицезреть чудо исцеляющее и исправляющее судьбы! — Вершинский взглянул на часы. — Попросим же вместе, чтобы и сегодня свершилось чудесное явление!
Люди нестройно заныли нараспев. Вершинский же, ещё раз посмотрев на часы, зычным голосом вскричал:
— Явись нам, чудо!
Стемнело уже достаточно, и стало заметно слабое свечение. По-видимому, светились лишь молодые прошлогодние побеги, но всё равно это было красиво и вызывало трепет. Люди упали на колени.
«Вот гад, — подумал Камкин, — он уже мессией заделался. Так ещё „светящееся братство“ создаст». Пока люди пели, Камкин стал обходить хозяйство лесом, и залёг уже недалеко от дерева.
Люди не расходились долго. Здесь, в горах, мороз был крепким, Камкин стал замерзать. Пришлось надеть ещё один свитер, но это не спасало. Он любовался деревом, и закрадывались предательские мысли, что он не имеет права убивать эту неземную красоту. Но потом он смотрел на людей, стоящих на коленях на льду, на Вершинского, который пасторским тоном наставлял кого-то из «прихожан», и злость снова покрывала все добрые мысли.
Наступила ночь. По распадку потянул ледяной ветерок. На льду осталась лишь одна женщина. Она крестилась и била поклоны. Камкин ждал. А она стояла на коленях и крестилась. «Ноги простудишь, дура», — чуть не закричал Камкин. А она всё стояла.
Наконец, женщина поднялась, отвесила ещё несколько поклонов и удалилась к домикам. Больше ждать Камкин был не намерен. Он приблизился к тополю, быстро примотал к стволу обе шашки. Скотч жутко трещал при разматывании. Но Камкина уже ничто не могло остановить. Он вставил детонаторы. На секунду остановился, прикоснулся к холодной коре.
