Дорога
Можно было и не гадать, где я очнусь. Темнота была осязаема. Я поднялся и почувствовал, как болит лицо, а если конкретно челюсть. Попробовал открыть рот и боль усилилась, отдавая в затылок.
— Козёл, — промямлил я отчаянно.
Оказывается все это были лишь «цветочки». Когда я попробовал двигать рукой, её пронзил словно град огненных стрел. И каждая из этих придуманных стрел несла боль. Пальцы едва сжимались. Я приложил целую руку в область раны. Хотел проверить, сильно ли мне навредила эта безумная псина. Оказалось, что рука накрепко замотана не то бинтом, не то тряпкой, которая опоясывала всю ладонь. Поэтому и пальцы едва двигались.
Хоть за повязку спасибо, подумал я. Отец по идее мог бросить меня сюда и истекающего кровью, я бы и не удивился. Задел спиной лопату и та стукнула по затылку. Я выругался, стараясь больше не делать резких движений. После них становилось и так, и так больно.
Ну и сколько он меня теперь тут продержит? День или два?
Скрипнула половица, где над головой. Значит отец у меня в комнате. Туда он редко захаживает. А на что там смотреть? На старую кровать или тумбу со сломанной дверцей? На стопки книг, которые лежат друг на дружке? Верхняя, в неровном столбике, всегда пыльная.
Еще один скрип, совсем рядом.
Можно мне уже быть умнее. Следующий раз возьму с собой свечу и спички: хотя бы не умирать от скуки в кромешной темноте.
Не знаю сколько я тут пробыл, время здесь будто останавливалось. Хотелось есть. До боли хотелось.
— Следующий раз нужно подготовится, — прошептал я себе под нос. Опять скрип сверху — сердце гулко застучало. Мне почудилось, что отец меня слышит, слышит даже здесь. Слышит мой шепот. Мои мысли.
Он выпустил меня к вечеру следующего дня. Получается, я провел в чулане больше суток.
Отец был трезв. Лицо было серьезным до невозможности. Ни одна морщинка не двигалась ни в уголках глаз, ни в уголках рта. Полная невозмутимость.
— Есть будешь?
Я виновато кивнул и вышел на свет керосиновой лампы. На улице были сумерки, а где — то в далеке, там, где заканчивалось поле, почти спряталось солнце.
Ели молча, при свечах. Маленький мотылек впорхнул в комнату, пролетел над столом, метнулся к свече. Вспыхнул секундным пламенем и упал с опаленными крыльями рядом у тарелки с салатом. Отец смахнул его рукой на пол и посмотрел из — под бровей на меня.
Я вопросительно в ответ.
— Больше ружье не бери, — сказал он, как отрезал.
— Хорошо, — ответил я, доедая картофелину.
