Калинушкин попытался представить себе нынешнего важного, начальственного вида гражданина Соловьева в образе парнишки во дворе низкого и длинного, как казарма, каменного дома у вокзала, но у него ничего не получилось.
— Нет, позабыл, — признался он.
Калинушкин и самого-то Николая помнил по тем годам смутно. У матери на руках четверо, он, Сашка, самый старший, отец с войны на костылях вернулся — не до игр было. Так что они с Фетисовым познакомились по-настоящему, когда Калинушкин в милицию пришел…
— Это мне все равно, местные они или какие, — сказал участковый. — Цветы у Билибина оборвали третьего дня. Ничего не слышал?
— Цветы-ы? — протянул Николай удивленно и недоверчиво. — Делать вам, я гляжу, нечего в милиции. Цветы!
— Ну, это нам лучше знать, что делать! — обиделся Калинушкин. — Я спрашиваю: ничего не слышал?
— Да откуда же, Иваныч! Вон, поди, Пашка нарвал да продал. На кино.
Фетисов ухмыльнулся. Пашка, потупившись, светился нежной, застенчивой улыбкой.
— Какие цветы, дядя Саша? — спросил он вкрадчиво.
— Дорогие, — хмуро ответил Калинушкин. — Мохнатые такие… Нездешние.
— Я у пацанов наших спрошу.
— Он спросит! — закричал Фетисов радостно. — Ох, артист! Не верь ты ему. А может, не в цветах дело? — добавил Николай, понизив голос и опять трезво и хитро глянув на участкового.
— Больше ничего. Цветы.
Последняя надежда исчезла. Александр Иванович помрачнел, отяжелел лицом.
— Брось, — сочувственно произнес Фетисов. — Да я тебе каких хочешь достану. Вернешь Кешке, чтобы не гавкал, и конец! Или хочешь, я с ним столкуюсь?
«Дело! — подумал лейтенант. — Найти бы такие же!..» Он немного приободрился, но виду не показал. Не попрощавшись, сказав, что зайдет еще, отправился к Билибину. Вслед ему Фетисов заорал:
— Иваныч! Готовь к вечеру бутылку — будут тебе цветы!
Иннокентий Павлович сначала не мог понять, чего хочет от него милиционер.
— Какое хищение? — переспросил он. — Пойдемте посмотрим. Ах, цветы? Черт, действительно! — Он подошел к клумбе, пожаловался: — Не хамство, а? Они знаете какие — только что не разговаривают, а все понимают! — говорил Иннокентий Павлович, снимая с кителя Калинушкина прицепившийся сухой листик. — Идите, идите, хозяйничайте! — махнул он рукой гостям. — Я сейчас! А вы откуда узнали?
— В управление был сигнал, — вздохнул участковый. — Приказано найти. Протокол надо составить.
— А нельзя как-нибудь в другой раз? — сморщился Иннокентий Павлович. — Денька через два?
