И начальник отделения, конечно, вызывал Калинушкина, спрашивал строго:
— До каких же пор безобразие терпеть будем? Развел, понимаешь, у себя на участке бандитов!
Александр Иванович задумчиво разглядывал серебряный герб своей фуражки, которую вертел в руках. Он соглашался с начальником — безобразий кругом немало, но в отличие от него философически считал, что так было, есть и будет, если не всегда, то еще долго. Поэтому возражал:
— Какие же это бандиты? Ребятишки озоруют. Меры приняты.
— Какие меры? Конкретно!
— Которых с бочкой задержали, родителей ихних оштрафовали. Три беседы провел в школе…
Александр Иванович перечислял принятые меры, и постепенно на его румяном, но суровом от резких солдатских складок лице проступало выражение мечтательное и счастливое. Начальник с неодобрением смотрел на Калинушкина, подозревая — и не без оснований — философическое настроение у своего подчиненного. У лейтенанта действительно совсем некстати возникала перед глазами давняя, из его детства, картина: озеро, что под Ярцевском, большая лодка, на дне которой трепещут лещи и окуни, на дальнем берегу разинутые в яростном крике волосатые рты рыбаков и он, Сашка, с дружками, изо всех сил выгребающие чужую лодку против волны…
Бочек-цистерн с квасом тогда не было!
Какие еще меры? Ну какие против них меры! Пашка Фетисов в школе на беседе в первом ряду сидел, а на другой день залез в чужой сад, нарвал, сукин сын, клубники полкастрюли. И такое зло разобрало Калинушкина, не сдержался, выхватил кастрюлю да Пашке на голову! Озорник на месте вертится, с головы кастрюлю рвет, а та словно прикипела. Клубника давленая из-под кастрюли течет, Пашка орет благим матом… Александр Иванович до того перепугался — руки задрожали; кое-как кастрюлю стянул с головы, Пашку к колодцу потащил, стал пятна с рубахи отмывать. Вот тебе и меры!
В понедельник вечером Калинушкин шел по своему участку. Все было в порядке, все как обычно. Бормотали со всех сторон телевизоры; возле дома шесть по улице Лесной из-под ярко-красного «Москвича» торчали ноги хозяина; к подъезду десятого молодой бородач галопом тащил зареванного пацана, испуганно поглядывая на верхние окна — через пять минут там должен был разгореться небольшой скандал: опять этот бородатый недотепа забыл вовремя забрать сына из детского сада; возле четырнадцатого дробь один у крохотного столика, сойдясь, как бараны лоб в лоб, за шахматной доской, уже сидели два очкарика; поодаль, у коттеджей, компания пела под гитару, пела культурно, про пограничников. Калинушкин завернул за угол — и встрепенулся. Приткнувшись к ограде, стояли два пыльных грузовика. На бортах надпись: «Уборочная». Александр Иванович заглянул в кузова — пусто, в кабины — шоферы спали, закутав головы пиджаками. Участковый растолкал их.
