Акимов улыбался.
— Т-ты чего? — не понял Стороженко.
— Парнишку все-таки устроим. И в такой отряд, чтобы понял, зачем едут студенты. Сделаешь?
— А он придет?
— Придет.
Послышался шлепок ладони в дверь, потом — голос Васильева:
— Бутылка — и готово!
— А л-лозунги?
Смахнув с пиджака дождевые капли, Васильев полез в карман.
— Завтра, Евгений, будут твои лозунги, — сказал он. — В двенадцать утра. Я с художником Бабкиным трудовое соглашение заключил, все продумал. То, что надо рабочему классу!
Васильев вытащил большой черно-красный платок и вытер лицо.
— Какие лозунги? — сухо спросил Акимов.
— «Мы с собой привезли на сибирскую землю десять тысяч горячих сердец!» — продекламировал Васильев. — «Пусть третий трудовой семестр станет нашим гражданским зачетом!» Неплохо, старик?
— Неплохо, — облегченно вздохнул Стороженко. — Мы же ему текст забыли дать.
— То-то и оно, — согласился Акимов.
Хотя ему не нравился вялый несобранный Васильев и фамильярное обращение «старик», он по-товарищески попросил его:
— Извини, но придется изменить. Лучше быть точными и деловитыми. А это вся эмоциональность, она может создать впечатление, что отряды и выезд на картошку одно и то же. Перемени текст. Первое, «Даешь Сибирь!» А второй «Н-ский студенческий строительный отряд — 10 тысяч бойцов».
— Но я здесь второе лето, — возразил Васильев.
— Действуй, Гена, — сказал Акимов.
Вечером в гостинице дежурная по этажу, вяжущая на спицах что-то голубое, протянула ключ Акимову и сказала:
— Вас ждут.
Она взглянула поверх очков в сторону холла, поджав бесцветные губы.
В кресле дремал паренек. Его бороденка под ярким светом была почти незаметна. Акимов тронул его за плечо. Тот открыл глаза и быстро вскочил.
— Обедал? — спросил Акимов.
— Ага, обедал. Дождь прошел?
— Ну идем.
Его звали Гриша Бегишев. С мокрой после мытья в душе головой, в акимовской зеленой куртке, он сидел на диване и тянул из стакана горячий чай.
— Отец мой — фотограф, а мать на телефонной станции работает. Они меня не любят. И бабка не любит. Она в Жданове, на Азовском море. Жадная старуха. Отец на фотографа меня учил. В села ездит, щелкнет семейный портрет червонец. И пьет. Я с ним не захотел. Он холодильник на замок запрет, чтоб я его харчи не ел, раз не хочу зарабатывать. Настоящий замок повесил. Тогда я к бабке поехал, а он ей телеграмму дал, чтоб меня с милицией вернули. Зачем я ему? Говорю бабке: без милиции поеду, дай на дорогу сколько не жалко. И в Сибирь. Здесь люди добрые. Там люди тоже ничего, но для своей пользы, а тут — от чистого сердца.
