Хомичев уезжал из колонии злой. Оправдывался тем, что рассчитывал на чувства Андросова к младшему брату, а другого варианта не заготовил. Беличенко утешал, снова заладил о доброте, которую Владимир как раз и не нашел в себе. Хомичев и сам догадывался, что чего-то ему не хватило. Он вспомнил зимнюю полночь, себя, возвращающегося домой чуть под хмельком, не остывшего от поцелуев, готового на сумасбродства. В падающем снеге чудилась Лена. Перед горсоветом ходил постовой милиционер в тулупе и валенках. Хомичев повернул за угол к телефонным будкам. Его окликнули двое парней с гитарой. Он получил удар по голове, потерял шапку, но успел достать ногой одного. Тот подобрал шапку и побежал, а второй что-то делал с гитарой, поставив ее на попа. От такой дерзости Хомичев опешил: именно он был старшим группы по борьбе с этими срывателями шапок. И с него же сорвали! Он пошел на гитариста, но парень вытащил из грифа кавалерийскую шашку и рубанул Хомичева. Хорошо Хомичев успел заслониться, и клинок попал на толстую пуговицу на обшлаге рукава. Рука все равно повисла, однако достал пистолет и выстрелил вверх. Гитарист бросился наутек. Пробежали кварталов десять, он заскочил во двор и забежал в подъезд. У Хомичева кололо в верхушках легких, будто гвозди вбили. Он знал, что подъезд непроходной. Дотянул до пятого этажа, парень уже звонил в дверь и, увидев Хомичева с пушкой, поднял руки. А тут с нижней лестницы постовой Дед Мороз в тулупе нацелил свой «Макаров» на едва переводившего дух Хомичева.
Он вспомнил ту ночь, как будто снова очутился под ударом клинка, но на сей раз остался опозоренным.
А Пушнин подвел итог:
— Душа человека скажет больше, чем даже семь сыщиков.
— Да, — подтвердил Беличенко. — Надо было его расположить.
— Да, — зло повторил и Хомичев.
Он доложил о результатах допроса и пошел писать рапорт. В комнате три стола были пусты, за четвертым сидел Капитонов и Незнакомец в очках. Они вполголоса разговаривали о какой-то Наде, наверное шлюхе или скупщице краденого. О ком же еще здесь разговаривать, усмехнулся Хомичев, как не о дряни.
— А где Шипов? — спросил он Капитонова.
— Вышел. У дежурного спроси.
Хомичев включил приемник, чтобы отдалить звук чужих голосов, и услышал объявление диктора: «Петр Ильич Чайковский. Из цикла „Времена года“. „Январь. У камелька“.» Для летнего дня лучшей музыки не придумаешь.
«Используя выявленную связь Волина с младшим братом осужденного Андросова, я счел целесообразным…» — писал Хомичев, но еще не верил, что остался с пустыми руками.
