В этом выразилось принципиальное отличие взаимоотношений государства и общества в восточнославянской традиции. В определенном смысле — развитие того же принципа «симфонии». Власть и общество не имеют четкой границы, не противостоят, а взаимно проникают друг в друга. Общее дело одновременно становилось и частным, поскольку, в рамках представлений о коллективном спасении как сути и цели царства, спасение есть одновременно и высшая частная, и высшая общая цель. Даже крепостные крестьяне полагали свой труд в пользу помещика государственным тяглом. Помещик получал право на эксплуатацию крестьян не ЗА службу по договору. Служба была безусловной. Труд крестьян, несущих государственное тягло, предоставлялся помещику ДЛЯ службы, для успешного ее несения. Все в государстве, согласно московской идеологической доктрине, несли государственную службу: одни военной службой, другие трудом.
Интересно, что институт холопства в Московском государстве, т. е. договора личной зависимости, сделался презираемым, статус холопа приобрел негативный оттенок. А ведь надо помнить, что холоп — это не только лакей; были и боевые холопы, составляющие воинские отряды бояр, и холопы, управляющие поместьями, и даже холопы, занимающие высокие по своей значимости посты. Институт холопства, согласно законодательным источникам того времени, это всего лишь институт личной зависимости, легший на Западе в основу средневекового общества. Но если на Западе служить частному лицу считалось нормой, обусловленной договорной зависимостью, то в Российском государстве отчуждение личной свободы являлось нормальным только в пользу государства («царская копейка дороже рубля барского»). Как реальная практика приватизация власти и в русской истории была нередким феноменом, другое дело, что приватизация власти на Западе воспринималась как естественный порядок вещей, а в России — как покушение на государство. Обвинение же в приватизации власти воспринималось как государственная измена.
Не менее интересные особенности демонстрирует также система губного управления, выполнявшая функции охраны правопорядка. На Западе сутью ранних правоохранительных органов было восстановление нарушенного права, частного договора. Иначе в России: «Цель губного процесса строго полицейская — предупреждение и пресечение «лиха», искоренение лихих людей. Губная грамота грозила губным властям: «А сыщутся лихие люди мимо их, и на них исцовы иски велеть имати без суда, да им же от нас (государя) быти кажненым». Потому губного старосту заботило не восстановление права в каждом случае его нарушения, а обеспечение общественной безопасности», — замечает по этому поводу В. О. Ключевский [119].
