— Будить его? Храни бог! Боюсь!
Другое дело, когда. Лея и Цирель, тесно обнявшись, словно слившись в одно, вваливаются глубокой ночью в «дом», да еще с душераздирающими криками и воплями.
Спросонья Пенек взглянул на них и сразу испугался.
Сестры напоминали сросшихся близнецов: их крики, вопли и стоны, казалось, вырывались из одной груди.
5
Сон у Пенека сейчас же отлетел. «Дом» переполнялся рыданьями. Рыданьями были наполнены все комнаты. Казалось, они непрестанно приливают извне, из-за стен, из-за ставен. За окнами, как приглушенный сигнал ночной тревоги, шумели старые разросшиеся акации. Разбуженные частыми порывами ветра, они кряхтели, зловеще стучали о крышу, стены, окна. Их гул сливался в одно целое с рыданьями внутри дома.
Пенек не понимал: «С чего это деревья так неистовствуют? Кому они угрожают?»
Сердце Пенека забилось тревогой. Быстро спустив ноги с кроватки, он, в одной рубашонке, стрелой понесся в отцовскую комнату…
Отец лежал на боку. Его голова, приподнятая над подушкой, упиралась о локоть, лицо было мучительно искривлено, а пыльно-седая борода, еще более дряхлая и больная, чем сам отец, неподвижно замерла.
Слова, которые отец бросал, обжигали всех в комнате. Пенеку они показались больнее ударов.
— Несчастье!
— Вот вы какие…
— Скрыли от меня все! От отца…
— Как давно болен?
— Третью неделю?
— Не люди вы, а душегубы…
— Жалели меня… покой мой оберегали… Так, так… ну что же… спасибо вам… радуйтесь…
Тут отец засуетился. Еле шевеля трясущимися руками, тотчас начал одеваться: он спешил к умирающему Хаиму. Сделав несколько шагов, отец зашатался, обеими руками судорожно сжал бок, присел и взглянул на окружающих вопрошающими глазами.
— Что же теперь будет?
Он все же пересилил себя. Решил:
— Дойти сил не хватит… разбудите Янкла… пусть заложит… поеду…
Кто-то из домашних побежал на конюшню. Пенеку было безразлично — поехать или пойти. Охваченный желанием не отставать от взрослых, он побежал в дальнюю комнату, чтобы одеться. Схватив платье в охапку, он быстро вернулся и удивленно замер: ни отца, ни сестер уже не было. С улицы слышался стук удаляющихся колес, сонный стук, глухой, ночной, будто спешащий помочь умирающему Хаиму.
Но помощь запоздала, — Хаим умирает.
Стоя в длинной рубашонке, с платьем, зажатым в охапку, Пенек растерянно оглянулся. Расставив голые ноги, чувствуя босыми пятками ночную прохладу пола, Пенек мгновение прислушивался к дребезжанию удаляющейся коляски и вдруг разрыдался.
