Вот он опять в комнате Хаима и первым же делом замечает, что насчет этого «ох, как страдает!» Лея изрядно приукрасила. Удивительно, как эти взрослые любят все омрачать; что ни увидят, непременно переделают по-своему; только и знают, что нагонять страх, наводить уныние на ребят! А в действительности дело обстоит иначе. Хаим лежит на кровати. На этой кровати его несколько дней назад перенесли в большую комнату с кирпичным полом. На всех трех окнах занавески приспущены, в комнате из-за этого полумрак, а на улице ярко пылает солнце — теперь еще только три часа дня. Возле больного нет никого, кроме Цирель. Вместо обычного парика на ее голове простой белый платок. Из-под него выбились непричесанные волосы. Босые ноги — в порванных, несуразно больших шлепанцах. Стоит она окаменевшая, с заложенными за спину руками, прижавшись вплотную к печке, словно теперь зима, а не знойное лето. Нахмурившись, она смотрит издалека на горячечное сонливое лицо больного, смотрит сердито и упорно, точно взглядом своим хочет отогнать жар. Время от времени она тяжко охает, этот вздох исторгается из сокровенных глубин ее души:
— О-о-о-ох!
Это она готовится на случай смерти Хаима не ударить лицом в грязь.
Вслушиваясь в ее вздохи, Пенек находит: в «охах» и «ахах» Цирель за последние дни намного подвинулась вперед. По этой части с ней, пожалуй, теперь никто потягаться не сумеет! Пенек это чувствует на себе — своими вздохами Цирель вот-вот его доконает.
И вот еще что замечает Пенек.
И для Хаима последние дни не прошли впустую: в своей болезни Хаим шагнул далеко вперед — ишь как далеко! Лежит он на постели без памяти, сам не свой, пронзительно стонет чужим, пискливым голоском. Изможденный, пересохший рот зияет чернотой — ни на минуту не закрывается. Хаим бредит от сильного жара, говорит несуразности. Лея как-то сказала: «Никого в лицо не признает». Но это неправда. Вот Хаим внезапно признал Пенека, вот он взметнулся на постели, — казалось, еще немного — и соскочит на пол, вот он крикнул:
— Цирель, Пенек здесь!
Все это он проделал, по мнению Пенека, как совершенно здоровый человек. Разве только, что Хаим не помнит больше, какой сегодня день. Сегодня среда, а Хаим кричит:
— Цирель, угости Пенека «кугелем»![4]
А ведь «кугель» готовят только по субботам!
По разным причинам Пенеку нельзя здесь дольше оставаться. Он стремглав несется домой. Ему необходимо убедиться, не успел ли кто опередить его и сообщить больному отцу:
