Так было. Бертильон 166 | страница 50
— Вас хочет видеть сержант.
— Скажи ему, что не теперь. Не теперь.
ЯНВАРЕМ НАЧИНАЕТСЯ 1952 ГОД
В пятницу распространился слух, что Студенческий демократический комитет[37] собрал в подвале библиотеки камни и дубинки. Кто-то с перепугу даже заявил, будто видел и пистолеты. Комитет отпечатал манифест, чтобы раздать его во время митинга. В конце недели подготовительная работа была особенно напряженной.
Митинг должен был состояться днем в понедельник на площади Каденас. Университетский Союз националистов[38] грозил помешать митингу. Все студенты, называвшие себя прогрессистами, входили в Демократический комитет, который ставил своей целью продолжение дела антимачадовской революции. Членам Союза националистов было брошено обвинение в приверженности католицизму и в изнеженности. А Демократический комитет обвиняли в сектантстве и политиканстве.
Поднимаясь по университетской лестнице, Луис Даскаль глядел на альма-матер, раскрывшую объятия на самом верху, он только что позавтракал и еще чувствовал во рту вкус кофе с молоком, потом побежал, перепрыгивая через две ступеньки и перемахивая единым духом лестничные площадки. Проходя мимо двери ректората, он поглядел на часы: девять — на первую лекцию опоздал. Даскаль прибавил шагу и, подбежав к аудитории, услышал последние фразы из лекции преподавателя римского права.
В перерыве ему вручили высокопарный манифест, который должны были раздавать во время митинга. В манифесте говорилось о будущем Родины (с большой буквы). Манифест требовал университетской реформы, исключения из университета всех, кто носит оружие. «Очень умно, что внесли этот пункт, — подумал Даскаль, — поскольку Демократический комитет как раз обвиняют в мягкотелости». Манифест требовал также изменения порядка назначения на государственные должности, честного и разумного использования общественных фондов и аграрной реформы.
На митинге он будет с комитетом. Это смелые, упорные ребята, за ними будущее. В ребятах из Союза националистов ему были неприятны и их накрахмаленные рубашки, и то, что судьба их заранее обдумана — жизнь под сенью домашнего очага, — и их новенькие учебники в начале каждого года, и их суженые, ожидавшие дня свадьбы. Комитетские собирались в погребке «Право» или в кабачке Теодоро на Двадцать седьмой улице, напротив дома Кортины. Они много спорили и любили рассуждать о политике, пили пиво и хорошо пели. Жили они в пансионах: большинство приехало из центральных областей острова. Привлекательным в них был свободный, «богемный» дух, националисты же отталкивали своей респектабельностью.