Город Сагуа был центром процветающей области, куда входили сентрали «Сан-Рафаэль», «Сан-Педро», «Панчита», «Рамона», «Каридад», «Сан-Висенте» и «Рейес». Здесь на пастбищах бродил вывезенный из Колумбии скот, который давал большие прибыли.
Это верно, что муниципальный чиновник получал тогда сорок песо в месяц, а алькальд — сто, но так же верно и то, что бутылка водки стоила два куартильо, а одного дублона хватало на много дней.
Рабочие из кузницы и мастерской, где изготовляли сбруи и портупеи, столько не зарабатывали и, конечно, с трудом сводили концы с концами, но ведь и никакого общественного положения они не занимали. Среди членов клуба «Лисео», куда входили все сливки общества, не было таких, кто бы терпел нужду, и во время игры на зеленом сукне ломберного стола поблескивали унции и луидоры.
Настало время, когда жизнь Габриэлито словно разделилась, вернее, кончилась одна и началась другая, но во все последующие годы он не переставал тосковать о добрых старых временах, когда были светские балы, шутки Ребольяра, веселые звуки органа, каштановые волосы Тэре, замучившей себя призраком греха, и легкая поступь отцовской лошади, — словом, все то, что потом нередко погружало его в тихую грусть.
Комар кружил над его головой. Вот он поднялся вверх по спирали и, бросившись отвесно Вниз, уселся ему на веко. Каетано смахнул его, проведя рукой от лба к щеке. И, отнимая руку, увидел комара в пятнышке крови, увидел его перепончатые крылышки и скрюченные лапки.
Лола Мена спала рядом. Она была хороша в этой своей розовой ночной рубашке. Он хотел было разбудить ее, но потом подумал, что завтра у него будет много работы, и утешился сигарой, которая тлела в пепельнице.
Дом в «Курухее» был удобный. Дела в сентрали шли исправно: тростник уродился, а цены на сахар стояли высокие. На вырученные деньги Каетано собирался выкупить из заклада магазин и лавки. Но первым делом он выкупил поместья, чтобы расширить плантации тростника.
Он стал замечать, что все чаще испытывает чувство умиротворения. Иногда ему снились огромные пространства, покрытые от края до края сахарным тростником: и вместо моря — тростник, и вместо сельвы — тростник, и даже вместо неба — сплошной тростник — всю землю, насколько хватало глаз, затоплял тростник, крепкий, зеленый, каждую минуту, каждый час, каждый месяц рождавшийся заново. Он погасил сигару, выключил свет и опустил москитную сетку.
В пять часов он уже был в ванной и умывался, а Лола принесла ему кофе. Он кончил одеваться, и ему сказали, что управляющий ждет. Когда Каетано поздоровался с Эрмидио, на дворе было еще темно. Они выехали верхом и не спеша к рассвету добрались до селения Гума. Там Каетано поговорил с управляющим сентралью и отправился дальше, к Ла Пасторе.
