Профессор почувствовал, что остановить ее нет возможности, и сдался:
— Хорошо, на две минуты. Приходите.
Появление Лины в палате не подействовало на Красновидова никак. Когда она села на койку и поцеловала его в лоб — «ох, какой он горячий», — Олег Борисович, уставившись неподвижными глазами в потолок, спросил:
— Ты уже знаешь?
Ангелина Потаповна бросила украдкой взгляд на профессора и быстро проговорила:
— Нет, дорогой, я ничего не знаю, а тебе нужен покой, ты скоро поправишься и будешь молодцом. Я принесла тебе фрукты. Доктор, ему можно фрукты?
Наступила пауза. Тяжелая и напряженная. В уголке правого глаза мужа Ангелина Потаповна увидела слезу.
— Театра нет, — сказал он, мучительно заставляя себя улыбнуться. — Я все видел. Выдающийся спектакль. О-ча-ро-вательное зрелище: огонь, мороз и дождь одновременно. Так не бывает.
Врач осуждающе смотрел на Ангелину Потаповну.
— Олег, я привезла тебе дивные подтяжки. Такие есть только у Валдаева. Ты мне говорил, что тебе тоже хотелось такие.
— Но Валдаева уже нет, — безразличным тоном процедил муж. — Ничего нет. Никого нет, одна ты есть, чудом сохранилась, — он сложил губы трубочкой и по-детски чмокнул, точно поцеловал воздух. — А теперь иди. Иди, меня полечат, и тогда мы увидимся. Мне надо побыть одному.
— Олег, милый, я…
— Иди, Лина.
Врач тронул ее локоть. Визит окончился.
Первое, что Красновидов увидел, придя в сознание, были стакан с термометром и сидящая возле койки на табурете девушка-санитарка. Санитарка с некоторым удивлением, как ему показалось, смотрела на него, потом дрогнувшим голосом спросила:
— Больной, как вы себя чувствуете? — И покраснела.
Красновидов ответил:
— Лучше, чем вчера. — И спросил, почему она покраснела.
— Потому. Целую неделю была жуть сплошная. Бредили. Жар.
— Бредил?
— Ага. Все Веру Тимофеевну поминали.
— А вас как звать? — спросил Красновидов.
— А меня Стрелкой, — помедлив, ответила санитарка и зарделась. — Смешное имя, правда?
— А по паспорту? Есть паспорт?
— Есть, месяц назад получила. Тоже Стрелкой.
— Ну что ж, красивое имя.
— Ага.
— И что, так все время около меня и дежурила?
— Посменно, конечно. С Олей. Та в институт готовится, в медицинский.
— А ты?
— А я подрабатываю. Семья у нас. Бабка старая и три братика. Отца на войне, под Кенигсбергом… это… в обе ноги и в руку. Три года почти в госпитале, в люльке. А умер от туберку…
«Пожар!» Сознание его снова начало тонуть в мутной пелене. Он уже не слышал, как в палате рокотал его голос: «А пожарные-то опоздали! Яшу спасите, Яшу!»
