После долгих раздумий и колебаний Олег Борисович нанес визит секретарю горкома партии. Секретарь протянул артисту руку:
— Буров, Сергей Кузьмич. Прошу прощения, одну минутку, — и углубился в бумаги.
В паузе Красновидов имел возможность присмотреться к нему. Лет ему тридцать шесть — тридцать семь. Скуластое, открытое лицо, упрямый, жесткий с синеватым оттенком, подбородок. Курносый нос делает лицо легкомысленным. Лукавые, с прищуром глаза смотрят пристально, оценивающе. Стального цвета шевиотовый пиджак, на лацкане орденские планки. И еще Красновидов обратил внимание на его руки. Левая — мягкая, ненатруженная, холеная, правая — грубая, по кисть изуродована жестоким ожогом.
Буров отложил бумаги, крикнул секретарше:
— Наташа, у меня гость, ясно? — и вышел из-за стола к Красновидову.
Буров оказался человеком простодушным и даже словоохотливым. Сибиряки большей частью молчуны, на длинные разговоры не мастера. А Буров как раз охотно и запросто рассказал о себе, о делах. Коренной крутогорец. Лишь война и оторвала его от насиженного места. Танкист. Незадолго перед тем как порушилась война, танк подбили. Спасли его одного, паленого. Уволен нестроевым. Вернулся в Крутогорск и с тех пор на партийной работе.
О Крутогорске говорил уважительно и заботливо, как о родителе, не скрыл, что до последних лет городишко был никакой. Глушь, сонное царство.
— Промышляли рыбой, мягкой рухлядью. Рухлядью, — пояснил, — у нас называют пушнину. Лес сплавляли, вот и все заботы.
И поведал Красновидову тайну недр Тюменщины:
— Березовский газ, без бахвальства скажу, распечатал нам кладовую, теперь это самая перспективная область в стране. Новая эра Сибири, вот как громко. Ну и Крутогорск зашевелился. И народонаселение выросло. — Он звучно потянул носом воздух. — И секретарю забот — невпроворот. Все постигалось в процессе да на лету: технология, специализация… Взгляните.
Он водил указкой по карте и, останавливаясь на чернильных кружочках, как-то по-особому выговаривал похожие на иностранные и ничего не говорящие Красновидову слова: репер на Мулымье, репер на Урае, Три Канды, Леуши… Оказалось, что «репер» — это всего-навсего треугольный кедровый или сосновый столбик, обозначающий, что там, где его поставили, когда-нибудь вырастет поселок. Все — в мечте, все — в будущем. И тут мечта, подумал Красновидов, и это вдруг жарко сомкнулось с его размышлениями о будущем театре. И тогда он объяснил Бурову цель своего визита. Собственно, ничего он и не объяснил, мечты объясняются трудно. Секретарь, видя его смущение, понял, что оно возникло у Красновидова от желания сказать о многом кратко, а в этой краткости как раз досадно упускались частности. А без них не улавливалась и суть целого. Волнение и активное желание артиста откровенно высказаться о чем-то очень уж наболевшем вызвали у Бурова и участие и симпатию к Олегу Борисовичу, поэтому, прощаясь, секретарь сказал:
