— Место, место… Что ты мне, Егор, рацеи-то читаешь? Я даже на карте не сыщу это место. Крутогорск — это что, Сибирь?
— Да, — сказал Красновидов, — Сибирь, манящая, как Эльдорадо. Тюменщина.
— Боже! И звучит, как Тмутаракань. И что, вы уверены, Рогов так вот, с распростертыми объятиями, нас примет и облагодетельствует?
— Он будет нам рад, — ответил Красновидов. — А блага придется создавать собственными руками.
— Стара я, — сокрушенно сказала Лидия Николаевна. — Блага создавать надо молодыми руками, а не моими. Вот, — она прижала к груди Ксюшу, — вот кому книги в руки. Скоро все лавры упадут к ее ногам, поверьте моему чутью. Мы, старики, страдаем одним недугом: не можем вовремя остановиться и уступить дорогу молодым. Нам кажется, никто нас не заменит.
Красновидов чувствовал, какая борьба сомнений и решимости происходит сейчас в душе этой сильной, но потрясенной несчастьем женщины. И видно было, что сдерживал ее от решительного шага не домашний уют. И не опасение так вот, сразу, сняться с места и махнуть в далекие края. Профессиональная ответственность, безупречная взыскательность к делу, которое ей не по плечу, останавливали ее. И казалось, ей доводов вовсе не нужно. Она сейчас сама себя проверяла: сможет или не сможет?
Опершись о подлокотники, Ермолина тяжело поднялась с кресла, достала из сумки перчатки и стала их натягивать, давая понять, что пора по домам. Все встали со своих мест.
Элла Ивановна, взволнованная и растерянная, предложила пообедать. А было уже начало десятого.
Лидия Николаевна отказалась.
— Пощусь, да и настроение постное. Пойду.
Вслед за могиканшей робко отказались от обеда и остальные.
— Так что же, друзья, — Ермолина стояла уже в пальто, — мое слово — не указ! Я, право, слишком тяжелая пушка, чтоб тащить меня в Сибирь. А вы подумайте, возможно, Олег Борисович нашел вам ход из лабиринта. Дай я тебя обниму за смелые слова твои, за правду горькую.
Она подошла к Красновидову и трижды поцеловала. На «ты» она переходила, уж если очень проникалась к человеку.
— Веди их, Сусанин. А с Петей Роговым списаться, что ли, раскрыть ему все карты. Как полагаешь?
Красновидов сказал:
— Я завтра вылетаю в Крутогорск.
Самолет летел на Тюмень. Красновидов собрался по-походному: смена белья, несессер, пачка писчей бумаги и мазь для растирания. Обмотав полоской шинельного сукна поясницу, он облачился в верблюжьей шерсти фуфайку, надел чудом сохранившиеся отцовские фетровые бурки; Лина намотала ему на шею широченный синий с красным шарф. На аэродром его никто не провожал, не нужно ему было сейчас никаких церемоний. Он был собран. Внутренне собран. Весь сконцентрирован на одной мысли, на одном пункте: он летит в Крутогорск. Ему казалось, что в самоотверженности такого поступка сама собой заключена победа. Она лежала у него, готовенькая, на ладони.
