Жена пастора всегда нравилась ей спокойной рассудительностью и непринуждённой светскостью. С миссис Кассандрой можно было поговорить, ничего не опасаясь: в ней, как в колодце, тонули откровения всей округи. Нравился Черити и мистер Стэнбридж, человек немногословный, но неглупый.
Дом священника, большой, двухэтажный, старый, носил следы многих перестроек, стены жёлтого кирпича были густо увиты жимолостью, пассифлорой и хмелем, под островерхой крышей лепились несколько ласточкиных гнёзд, а сами ласточки юркими росчерками то и дело рассекали небо.
Её встретили как родную.
— Черри, малютка, как ты расцвела! — мистер Стэнбридж улыбнулся ей с балкона, заметив её издали.
Черити вздохнула, немного удивившись. Пастор никогда не ронял пустых слов, с чего бы ему вторить мистеру Хейвуду? В её спальне было небольшое зеркало, она каждое утро расчёсывала перед ним волосы, но ничего нового в своей внешности не видела. С чего это все говорят такой вздор?
— Кто пришёл! — радостно поднялась её навстречу миссис Кассандра, откладывая в сторону вышивание. — Господи, как ты выросла, Черри! На три дюйма точно! — и, усадив её в лучшее кресло, забросала вопросами о Бате.
Вошедший в гостиную священник, спустившийся со второго этажа, тоже присел к столу.
Черити поведала им о своём пребывании в Бате, похвасталась полученным от тётушки щедрым подарком и сделанными покупками, но о Клэверингах умолчала: ведь кроме слов мисс Стивенс, которые ей вовсе не поручалось разглашать, сказать было нечего. Однако вопрос о гостях леди Рэнделл она задала почти сразу, как закончила рассказ.
Но и тут ничего определённого не услышала: Стэнбриджи их ещё не видели.
— А как прошла вчерашняя помолвка твоей кузины?
Черити смутилась, потом нехотя поведала о событиях вчерашнего дня и о треснувшем зеркале.
— Само треснуло? — удивилась миссис Кассандра и огорчённо покачала головой. — Не к добру.
Пастор не поддержал жену.
— Мне случалось отпевать покойников и в домах, к дверям которых была прибита подкова, Черити. Мисс Хейвуд не следует быть суеверной, именно это и приносит несчастье. Глупо верить в приметы.
— Кто смеётся над приметами, не умнее того, кто в них верит, — улыбнулась, оспаривая мужа, миссис Кассандра. — Верящим в приметы просто недостаёт мужества, или уж в них избыток поэтичности, ведь приметы — поэзия прозаической жизни. Но для бедняжки Вирджинии это, боюсь, непосильная тягота. Она чрезвычайно мила, но не очень мужественна. И даже, боюсь, не очень поэтична, — высказав последнее опасение, миссис Кассандра дипломатично умолкла.
