Поп отпустил ей грехи…
— Так сама не едешь? — спросила старуха стоявшую на морозе Татьяну.
— Нет.
— Все стали болеть, — сказал дед Кондрат, рассаживая внуков в широкие розвальни. — Научились. Раньше об этом никто не думал и слышно не было. Кто заболел — помер, и все. А теперь друг перед другом выхваляются — у меня, мол, тут болит, а у меня вот тут. Городские — те не стыдятся, еще и скажут, в каком месте болит. Срам! Верно говорили прежде, что грамотников будет больше, чем лапотников. Все будут одной веры, а толку не будет.
Старик сел на место и тронул лошадей.
— Говорят, пришлют нам фершала, — сказала Наталья.
— Только и толков будет, что про боль, — ответил дедушка.
«Нету Васьки, — думал Егор, глядя на горы. Он долго еще стоял у второй подводы с кнутом и не садился на облучок, словно ждал, что сын вот-вот выйдет из тайги. — Нету», — вздохнул он. Сел и взмахнул кнутом.
Он знал, Васька бывает и отчаянным, на тигров лезет, убил одного тигра, медведей бил. Пришел однажды и говорит:
«Не буду больше медведей бить. Жалко его… Он как человек, только обиженный…»
«В кого он уродился?» — думает Егор.
Иногда отцу казалось, что Василий скучает, потому что сделать что-то хочет, а не может. И не хочет признаться, что его тревожит. Егор ничего не запрещал ему. Васька любил охоту, но не так, как другие… Мог он выпить, но нельзя его споить водкой. Играл в карты, не выигрывал, не проигрывал. На охоте до сих пор он не блудил и не терялся. Бывало, что спокойно бил самых разъяренных зверей.
Казалось отцу, что у парня его нет отрады. Только девицы заметно волновали Ваську, и вся надежда была у Егора на то, что сын женится удачно и стихнет.
* * *
— Они теперь долго прокатают, — сказала Дупяша.
— Егор отродясь не кричал, а с попом кричит в голос, — сказала Татьяна. — Поп его угощает, и расстаются каждый раз хорошо, но прежде целый день пройдет за спором. Поп упрекает, а сам рад, когда Кузнецовы приедут.
— Илья поехал в Тамбовку в карты играть, — задумчиво сказала Дуня. — Пойдем ко мне!
Дома она достала полуштоф водки, поставила стаканы и налила.
— Наша бабья доля горькая!
Скрипнула дверь. Появился Федька Кузнецов, косая сажень в плечах, в светлой бороде, с улыбкой во все лицо.
— Ты же больной? А босой по снегу ходишь? — спросила Дупя.
— Ну их всех! — Федька ухмыльнулся в бороду. — И попа, и всех.
Мужик счастлив сегодня. Все уехали, его оставили в покое.
Ему подали стакан и налили водки. Федя выпил.
— Давай еще, — сказала Дуня. — Ханьшу хочешь? Или спирт?
